— С высоты птичьего полета этот городишко выглядит намного лучше.
Томми посмотрел на свои резиновые сапоги, облепленные грязью, а потом глянул наверх. Осеннее небо висело серыми лохмотьями — гардина в старом доме, изгрызенная мышами, в длинной бахроме застарелой пыли, которой уже никогда не коснется служанка.
В небе виднелся разлом — тусклая гладь. Просвет в заколоченном окне.
— А как выглядит город с высоты птичьего полета? — нерешительно спросил он, оглядываясь по сторонам, — только бы никто не увидел, что он болтает с бродягой, мама за такое лишит десерта на неделю, а папа может шлепнуть по лбу газетой, не больно, но очень унизительно…
— Хрен его знает, — глубокомысленно сказал бродяга, вынул из рукава окурок и приклеил его к отвисшей слюнявой губе.
Томми не стал дожидаться, пока он закурит, и дымом пропахнет новенький дождевик, и дал деру, а по пути угодил в глубокую лужу, ледяная вода хлынула в сапоги, и потом он еще неделю валялся с простудой.
Глава 1
Карла принесла фото: снимки с самолета, снимки с вертолета, снимки со спутника.
— Вот этот можно в начало дать, — сказала она, разглядывая самый старый снимок, — посмотрите, здесь еще нет Речной улицы, а мост деревянный. Консервный завод только начинает строиться. А эти холмы вовсе срыли…
Томми посмотрел через ее плечо.
— Годится. Алекс сочинит слезливый текст про канувшее в Лету прошлое, о том, как слышал рассказы стариков про светлые дни, когда все они еще были детьми и играли на этих холмах, а ангелы спускались к ним, чтобы потрепать по голове и угостить леденцом…
— Это я могу, — отозвался Алекс, выскребая остатки джема из стеклянной банки. — И про завод потом могу…
— Дай сюда. — Карла протянула руку и отняла у него ложку с банкой вместе. — Ненавижу, когда ложкой стучат… Значит, это фото пойдет в начало. А это — в конец? Томми, посмотри.
Томми взял фото.
— Это последняя съемка?
— Ей год-два.
По линейке вытянутые дороги, геометрически ровные парки, прямые улицы, прямые очертания речного берега.
— Это идиотская затея. Таких городов, как наш, сотни и тысячи, они все одинаковы, как еловые иголки. От того, что мы повесим пару фоток и подпишем к ним парочку слюнявых историй, город не станет интересным. Если бы он был хоть чем-то прославлен, то можно было бы выжать максимум — описать захват маньяка, например…
— Или появление супергероя, — хихикнула Карла.
— Падение летающей тарелки, — добавил Алекс. — Розвилл, да?
— Да хоть прорыв плотины!
— Не надо прорыва плотины. Я не хочу, чтобы мой дом смыло, а я потом плавала в грязи посреди дохлых собак и кур.
Томми пожал плечами и еще раз взглянул на фото.
— Когда-то один бомж сказал мне, что с высоты птичьего полета все видится совершенно иначе.
Карла поднялась и вышла. Вернулась пританцовывая, мелькая разноцветными полосатыми гетрами. Кудряшки на ее затылке подпрыгивали в такт музыке, глуховато доносившейся из соседней комнаты.
— А мне один бомж сказал, что если я дам ему семь пятьдесят, то он возьмет мой член в рот. — Алекс перевернулся на спину и попытался ухватить Карлу за оборку салатовой юбки.
— Давайте закончим с этим как можно быстрее, — сказал Томми и собрал фотографии в стопку. — Алекс, пиши тексты, Карла, с тебя фотографии. Ищи картины из жизни: сама знаешь, что цепляет, не мне тебя учить.
— А ты?
Карла поставила Алексу ногу на горло и сделала вид, что отплясывает на нем чечетку. Алекс не сопротивлялся, но хрипел и сипел, показывая, как ему плохо и больно.
— А ты… ты-ы-ы… что будешь делать?.. О, смертный, раздавший повеления богам?
— Я богиня красоты, — заявила Карла.
— Я что-нибудь тоже сделаю, — пообещал Томми, — просто я хочу в футбольную команду, и много времени провожу…
— Пялясь на группу поддержки, — закончила Карла.
— И это тоже.
Карла сняла ногу с горла Алекса, раскинула руки, повела глазами и запрыгала по комнате.
— Делай — раз, делай — два! Делай — три!
Томми опасливо убрал пустую стеклянную банку подальше.
— Дееевочки! — запищала Карла, продолжая выступать, — прошлась качающейся походкой, выпятила грудь. — Мы лучшие? Да! Мы лучшие? Да!
Под конец она надула губы, прищурила глаза и сделала жест, который невозможно было не узнать — именно таким Минди взбивала гриву своих белокурых волос.
Карла уселась на пол. Она дышала слегка учащенно и улыбалась.
— Ты ходишь туда пялиться на Минди-ноги-сиськи.
— Тебя не взяли в эту группу поддержки, потому что у них уже полный состав, — сказал Алекс.
Он все еще лежал, но теперь не на спине, а на боку и опирался на локоть. И он, и Томми знали, как долго Карла добивалась местечка в этой группе и сколько часов прыгала перед зеркалом, изучая фирменные движения. Ее не взяли, и не только потому, что Минди, глава этой группы, отличалась скверным характером, но и потому, что ноги у Карлы все-таки были коротковаты, а зад — плоский, и чересчур широкие плечи пловчихи изящества ее коренастой фигурке не добавляли. В ярком трико и короткой юбчонке Карла смотрелась бы, как трансвестит.
Это было ясно всем, кроме самой Карлы, которая упорствовала: Минди завистливая грязная сучка, которая никогда не допустила бы в свою группу действительно спортивную девушку.
Было и еще кое-что, из-за чего Карла устроила свое представление, но это уже касалось всех: и ее самой, и Алекса, и Томми, всей их тройки, дружной еще со времен сопливых носов.
— Томми, я серьезно, — сказала Карла. — На тебя вся надежда: нам нужно хорошее интервью. Ты умеешь уговаривать людей, ты хорошо пишешь. Из нас троих, ты, пожалуй, единственный, у кого настоящий талант журналиста.
— Эй, — сказал Алекс.
Карла только отмахнулась.
— Алекс, твои рассказы нравятся всем подряд. Подумай ты над этим хоть немного.
— Что в этом плохого?
— А ты подумай.
Алекс сел, покачал головой, словно статуэтка буддийского божка:
— Меня просят написать слезливое, я пишу — все плачут, меня просят написать веселое, я пишу — все смеются. Это профессионализм, детка. Профессионализм, а не попытка угодить всем и каждому. Советую тебе перейти на тот же уровень, иначе ты со своими «кубиками» так и застрянешь в этом городишке и в лучшем случае будешь фотографировать матчи местной футбольной команды для паршивой спортивной газетенки, а в худшем — сраные подгузники пятерых своих детишек.
