Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
73
Он был благодарен Оксане за то, что она как бы от него ничего и не требовала. Она приняла его таким, каким он вломился в ее жизнь, вломился бесцеремонно, будто подвыпивший гость, прогуливающийся по развезенной осенними дождями проселочной дороге, которого вдруг качнуло и повело по скользкой глине в сторону, – и он сам не заметил, как очутился в чужом саду, полном поспевающих, но еще зеленых яблок в прозрачных каплях то ли росы, то ли дождя.
Думал ли он когда-нибудь о том, что Оксане может быть больно? Нет… Пожалуй, серьезно никогда. Он даже не отмахивался от этой иногда где-то возникавшей у него в подсознании мысли, начинающей виться над ним кругами, будто пчела: он старался не делать резких движений, просто не замечать ее – тогда не тронет и улетит. Он ласково сцеловывал соленые бусинки слез, напоминавшие ему брызги от нежного морского прибоя, чувствовал своими горячими губами слипшиеся ресницы, нежно щекотавшие его и возбуждающие, словно птичье перо, что жена любила выдергивать из царапающей ее щеку подушки и будить его дуновением пера по приоткрывшимся во сне губам.
Иногда ему казалось, что он для Оксаны так… стареющий фавн, решивший самоутвердиться и проверить, не отсырел ли порох в пороховницах, а сама она знает, что ГЛАВНАЯ встреча ее жизни еще впереди и ей совсем не нужен облезлый стареющей лев, больше похожий на домашнего раскормленного кота, которому не то, что мышей ловить неохота, но и от мойвы кости в горле застревают… Но по тому, как она иногда смотрела на него; как впитывала, будто воду из лейки, то, что он говорил; как удивленно и восторженно расширялись ее глаза, словно у ребенка, сидящего на новогоднем представлении в полутемном зале, освещаемом попеременно вспыхивающими цветными прожекторами, он думал, что она тоже неравнодушна к нему. Думал с изумлением и благодарностью. Как странно устроена жизнь!.. Когда казалось, что все в твоей жизни катит по заботливо проложенным родителями рельсам, когда любой шаг в сторону равнозначен катастрофе, крушению, сходу под откос, груде искореженного металла и искалеченных жизней, вдруг выясняется, что можно премило ехать благополучно по рельсам дальше, про себя зная, что запасной путь есть, надо только вовремя успеть перевести стрелки. Или даже сделать передышку на станции, когда поезд отгоняют на запасной путь, чтобы загрузить топливом ночью, когда все спят и думают, что продолжают двигаться в нужном направлении…
Как-то Оксана сказала ему, что он – крошечный островок в ее море жизни, на который ее неожиданно выносит. Она ощущает, что вдруг начинает шкрябать ногами дно, а потом и вообще выбирается на маленький кусочек суши для передыха, с удивлением чувствуя, что этот островок качается, точно болотная кочка, да и вообще того и гляди его совсем захлестнет поднимающейся волной.
Он жил с ощущением, что не сегодня-завтра Оксана ускользнет из его жизни, точно намыленный мячик, весело вырвавшись из его рук и запрыгав по дороге жизни в объятия своего ровесника, предложившего руку и сердце.
74
Но Оксана никуда не исчезала из его жизни. Похоже, она уже чувствовала себя в ней хозяйкой. Он с удивлением стал замечать в ее голосе нотки собственника, который, правда, боится, что государство в очередной раз заставит его оформлять по новой документы, без которых эта собственность снова оказывается недействительной. «Это мое, моя территория, мой любимый» – будто собачонка запрыгивала на хозяйскую постель и чувствовала себя оскорбленной, если на ней оказывались табуретки кверху ножками, предусмотрительно оставленные Андреем…
Как-то так для него самого незаметно оказалось, что Оксана теперь частенько подводила его к принятию какого-то решения на работе. Она в ярких красках описывала ему то, о чем он только догадывался и что происходило у него за спиной… Она давала ему советы – и все чаще они имели приказную нотку. Она без стука входила к нему в кабинет, бережно отодвигала его бумаги, будто возвращала на место сдвинутую повязку на поврежденной конечности, вскидывала на него свои распахнутые глаза, которые ему все чаще казались озерцом гейзеровского происхождения, вскипающим в глубине пузырьками извергшегося под землей вулкана. И снова жизнь искрилась и пенилась на солнце, будто шампанское… И снова он плыл в теплой струе подводного течения, весело щекотавшего загрубевшую кожу…
Иногда его охватывал страх, какой бывает, если посмотреть с высоты горного хребта вниз. Вся лежащая перед ним жизнь казалась отчетливой и мелкой, игрушечной даже. Хотелось поскорей отступить назад и не рассматривать простершиеся взору окрестности. И это все? Холодный сквознячок змеей скользил по его позвоночнику от мысли, что однажды его роман станет известен дома или Оксана захочет легализоваться окончательно. Он был словно мальчишка, что прятал от домашних в кармане пиджака первые закуренные сигареты, завидев приближающихся взрослых, но успев насладиться несколькими затяжками и уже привыкнуть к куреву настолько, что завязать невозможно…
Подчас он с удивлением наблюдал за Оксаной – и ему казалось странным то, что он находил в ее поступках и словах умудренность возрастом. Откуда? Откуда у нее эти суждения завершающего свой жизненный путь, конец которого вон уже виден у кромки поблескивающего стальным холодом океана на краю земли… У него в ее возрасте этого не было. И у Лиды не было. Другое поколение? Или это он перелил в нее, будто пойманная мудрая змея в подставленную чашу, целительный в микродозах яд?
Так или иначе, но Оксана мудро делила Андрея с его семьей и не собиралась ничего разрушать…
Иногда вечером он набирал номер ее телефона и молча клал трубку, услышав любимый голос и ее дыхание. Несколько раз у него было так, что трубку на том конце провода никто не брал… Он места не находил себе тогда, не спал, долго ворочался с бока на бок, будто тюлень, выползший на сушу, представляя Оксану в объятиях молодого соперника. Пару раз он не выдержал и спросил, где та была, на что получил ответ, что дома: просто телефон не работал… И вообще, почему это она должна перед ним оправдываться, когда он спит под боком своей жены?..
Обида и ревность захлестывали его волной от теплохода, прошедшего где-то за пределами его видимости, он терял управление – и лодку его мыслей начинало медленно крутить на том месте, где Оксана обвивала своими русалочьими руками шею другого.
Он совершенно не мог тогда работать, становился рассеянным, не слышал, что спрашивали его подчиненные, раздражался… Оксана как-то сказала ему:
– А ты не думаешь, что я теряю с тобой время? Годы уходят… Уж не решился ли ты уйти из дома?
Он тогда замер, будто заяц под кустом, увидевший промелькнувший лисий хвост. Нет. Он и не думал выбирать из этих двух женщин, как не выбирают из двух своих детей или родителей. Выбери он одну из них, он бы ампутировал часть себя – и стал бы покалеченным уродом, все время ощущающим свой пустой рукав и пустую штанину… Ему даже на костыль упереться было бы нечем.
Оксана испепеляла его своими горящими глазами, протыкала насквозь, словно тоненький ломтик хлеба металлическим прутом для поджаривания над высунутыми языками костра.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
