Мы ехали домой и я благодарила Бога, что мы остались живы. Конечно, безумно жаль сгоревших шмоток, имущества, дорогих сердцу вещиц, документов, подарков, и очень трудно привыкнуть к мысли, что ничего этого нет, но главное – дети в безопасности и у нас есть чужой кров над головой.
Дети плакали – видя их слезы, мне пришлось сдерживать свои. Новые заботы заставляли напрягаться и не погружаться в омут печали и депрессии. Надо привыкать жить в гостях – в чужом доме и чужой семье.
* * *
Одвард стал каждый день звонить в страховую фирму и требовать деньги в задаток будущих выплат. Я лишь догадывалась о разговорах, потому что он всегда выходил из комнаты, чтобы его никто не отвлекал и не мешал выяснениям. Основным ответственным страховщиком была я, но первых два взноса от страховой компании поступили на счет мужа. Он, как всегда, стал тратить деньги налево и направо: продукты на две семьи, немного самых необходимых вещей для меня и детей и огромное количество самых дорогих трусов, носков, маек для себя любимого.
Меня «убивали» его неоправданно быстрые траты денег: сразу покупать десять пар трусов в музыкальных коробочках, чтобы потом пять минут поиграть, открывая и закрывая их? Зачем сразу тридцать пар носков или новый компьютер для мамы или огромный телевизор с круговой системой звучания впридачу? Я не против покупок, но сначала надо дождаться всей суммы по страховке. А то получается, что я экономлю на себе и детях, объясняя им, что мы стеснены в средствах, а Одвард тратит их в свое удовольствие, не задумываясь, что страховая компания еще не решила, на какую сумму мы можем рассчитывать.
Вся страховка на имущество составляла один миллион. По требованию фирмы, на специальных бланках, указывая старую и новую цену вещей, мы должны были составить детальный список всего имущества. В итоге выходило на четыреста тысяч. Муж, недовольный результатом, стал придумывать вещи, которых у него не было и в помине, утверждая, что если сумма нашей потери будет намного превышать застрахованную сумму, то мы обязательно получим свои деньги в полном объеме. Я резонно заметила, что у нас нет каких-либо подтверждений ни на вымышленные вещи, ни на большие доходы (хотя, конечно, большие доходы не являются гарантом обладания дорогих вещей), но под прессом мужа я тоже приписала несуществующие у меня золотые украшения. Одвард съездил в город и получил копии чеков из магазинов, в которых были куплены холодильник, морозильная камера, телевизоры, электроплита, компьютеры, мебель. Но на основную долю имущества у нас не было ни одного чека.
Я не могла понять, почему деньги идут не на мой счет – по почте я получаю письма, что деньги отправлены на мое имя, а дальше указан счет мужа, который он открыл на свое имя в новоиспеченном банке.
Одвард смаковал подробности своего удачного визита в этот банк – он пришел в банк открыть счет, а там его попросили подождать несколько дней, пока они смогут пробить все его данные по компьютерной базе, но Одвард заявил, что имеет постоянную работу и ему нужен счет для получения большой зарплаты именно сейчас и или они открывают счет без промедления или он уходит в другой банк.
Я выбрала удобный момент, когда мужа не было дома и позвонила в страховую фирму – секретарша с трудом поняла меня и обещала передать директору мою просьбу по переводу денег на мой счет. Я так надеялась, что все будет по-тихому и Одварду придется смириться с тем, что страховая компания стала переводить деньги мне. Я пошла принять душ и наткнулась на открытую сумку мужа, в которой валялись… наши паспорта. Каким образом они не сгорели? Самые противоречивые мысли и догадки захлестнули меня. Я забрала паспорта и пошла их прятать в надежное место.
Одвард ворвался в дом и с порога стал орать на меня, а потом его кулаки с яростью летали у меня над головой, с шумом рассекая воздух. Одвард орал, что я – законченная идиотка, потому что позвонила в страховую компанию и запутала их, и что теперь они могут прекратить платить деньги. Таким ужасно злым я его еще не видела – любой монстр из фильма ужасов по сравнению с ним выглядел бы безобидным, приятным и добрым персонажем. Сознаться в правде означало бы собственную казнь на месте без суда и следствия. А поэтому, испугавшись до смерти, я стала бессвязно лопотать, что это не я звонила, а секретарша сама позвонила мне и я толком ничего не могла ей объяснить. Муж, привыкший к моей честности и порядочности, сразу поверил в мой обман и немного успокоился, предупредив, что если мне еще раз позвонят и я скажу им правду, то у меня и детей будут пожизненные проблемы.
Дети ездили в школу, а мы продолжали жить у родителей Одварда. Свекр перенес операцию на сердце, на третий день его выписали домой и прописали посильный двигательный режим. Каждый день он ходил по три киломметра, а утром растапливал печь. Сестра мужа тоже переселилась к своим родителям – поближе к дармовой кормушке – ночью она пировала так, что даже родная мать сделала ей замечание, что негоже таскать из холодильника чужую еду и за один присест съедать пару килограмм котлет и полбулки хлеба.
* * *
С самого утра Одвард умчался по своим делам, дети уехали в школу, остальные уехали на крестины ребенка, а я осталась одна с сыном, когда возник пожар. Услышав нарастающий звук пожарной сирены, я выскочила на улицу и только тогда увидела, что из трубы полыхает пламя, рассыпая снопы искр по всей крыше. Перед пожарной машиной ехала машина мужа. Пожарные быстро потушили огонь и объяснили, что в результате сильного ветра и дырявой трубы загорелась копоть и печкой пока пользоваться нельзя.
Через несколько дней нас пригласили в полицию для дачи официальных показаний. На месте сгоревшего дома не осталось ровным счетом ничего. Специалисты проводили экспертизу на случай поджога, делали различные замеры и фотоснимки, но ничего компрометирующего пока обнаружено не было. Офицер полиции пригласил меня сесть и объяснил, что весь разговор будет записываться на диктофон и поэтому, чтобы не было недоразумений, я могу воспользоваться услугами переводчика, который будет по громкой связи слушать мои ответы и тут же переводить их для полиции. Я охотно отвечала на все вопросы, пока не услышала странную фразу, что мой муж попросил меня рассказать о том, где и как он зарабатывает деньги. Этот вопрос озадачил меня и я ответила, что пусть он сам это объясняет, боясь же дальнейших вопросов-подвохов, я отказалась продолжать разговор без присутствия адвоката.
Увидев ожидающего меня мужа, я недовольно заметила, что с его стороны это просто свинство заставлять меня отчитываться о его заработках. У Одварда натурально вылезли глаза из орбит и он заявил, что ничего подобного офицеру не передавал, а меня просто взяли «на понт». Муж забеспокоился не на шутку и у него стали нервно крутиться глаза в разные стороны – он предчувствовал неприятности на наши головы.
И он не ошибся – из полиции пришло письмо, что я – подозреваемая, а Одвард – свидетель по данному делу. На основании этого страховая прекратила выплаты.
Я никак не могла взять в толк, почему же из меня сделали подозреваемую, когда вообще отсутствуют признаки поджога. Причина несчастного случая не установлена, у меня, по любым юридическим нормам, должна быть презумпция невиновности, тогда откуда такое обвинение? Я не психовала и не возмущалась норвежскими законами – бессмысленно – я не могу доказать свою непричастность, а полиция всегда будет впервую очередь подозревать иностранку, тем более, что у меня, как владельца страховки, был по их мнению мотив. Хотя более выгодно получилось хозяину дома. Он получил огромную страховку за старый ветхий дом, который никогда бы не смог продать.
