Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
– Я могу снять барьер, Гаврила Лукич, и мы с Вами найдем способ остановить заразу. Уверен…
– Нет, ни в коем случае! – всполошился фуражир, спеша, проглатывая слова, – Снимать барьер нельзя, неужели Вы этого не понимаете? Как только исчезнет то, что сдерживает заразу, ее вообще нельзя будет остановить. Если людей мы еще худо-бедно удержать сможем, то как быть с собаками или кошками? А если еще какие твари заражены, мыши, к примеру? Как вырвутся наружу и укусят хотя бы несколько человек, бешенство будет косить село за селом! Это нельзя допустить! Уж лучше только мы. Чтобы остановить заразу, надо позволить нам всем умереть, – Лукич закрыл лицо дрожащими руками и нервно сглотнул, – О Боже, как просто я всех нас приговорил! Я говорю ужасные вещи, не хочу, чтобы кто-то это слышал, но это так. Они еще этого не поняли, но я-то знаю… Так что, Константин Фердинандович, возвращайтесь дней через пять. Боюсь, это будет не совсем приятное зрелище.
Лихорадочно блестевшие глаза Лукича приблизились к барьеру вплотную:
– Мне не страшно умирать, я свое пожил. Я рад, что Аська не с нами, пусть хоть он спасется… А здесь есть дети, мальчики и девочки, которым бы еще жить и жить, и они ждут моей помощи. А я бессилен. Я совершенно бессилен. Я даже не представляю, что можно сделать. Есть болезни, которые не вылечиваются, и эта как раз такая. Все, на что я способен – это умереть вместе с ними. И да будет так.
– Что ж, – подвел черту Оболонский, поправляя сумку за спиной, – Если Вы уже сдались, тогда и говорить больше не о чем.
Вот она, самая нелепая ловушка, в которую его могли втянуть, мрачно подумал тауматург. Его цель – Хозяин, но, если сейчас он уйдет искать Хозяина, – эти люди умрут. А если он войдет, чтобы попытаться (именно, попытаться, ибо у него не было готового решения) их спасти, ему придется остаться здесь по меньшей мере на несколько дней – больше эта магическая фигура не продержится, а раньше разрушить ее не получится. Но за эти несколько дней может произойти очень многое…
И шагнул вперед под горестный вопль Лукича. Когда вязкая материя границы обволокла его тело, он непроизвольно задержал дыхание, на мгновение, не больше, – ощущение было такое, как при погружении в ледяную воду.
– Полагаю, кое-какие шансы у нас все-таки есть, – Оболонский встал с колен, отряхнулся. Возбуждение явственно витало в воздухе, нечто беспокоящее, заставляющее нервно оглядываться и вздрагивать – это все магия, подобная разлитому в воздухе аромату терпких духов. Константин давно привык не обращать внимание на ее губительное воздействие, однако то он, а вот другим явно приходится куда хуже, вскользь подумал маг, покосившись на возбужденного Лукича.
– И какие же шансы? – нетерпеливо топтался тот, затаив дыхание, переводя взгляд с неподвижно лежащего на земле мужика на мага и обратно. Константин внутренне содрогнулся – на лице фуражира явственно светилась надежда, а он не был до конца уверен, что его затея будет успешна. По крайней мере, для мужчины, лежащего у его ног, так же, как и для всех заболевших, он уже ничего не мог сделать. Болезнь была настоящая и смерть она несла вовсе не иллюзорную. Но в течение бешенства были внесены изменения, и даже мимолетное исследование подтвердило: они по сути были такими же, что и в яде, отравившем Германа Кардашева. Опять этот третий, неразгаданный компонент яда, который способен многократно усиливать действие снадобья, и не только усиливать, а и ускорять это воздействие. О подобном Оболонскому раньше слышать не доводилось, а потому исследуя яд, он не был до конца уверен в своих выводах. Сейчас же подозрения превратились в уверенность – людей и животных из этой деревни не просто заразили, но и отравили. К такому выводу Константин пришел сразу же, как обнаружил странные синие разводы на языке впавшего в кому мужика. А этот вывод неуклонно вел к другому – к связи с Хозяином. И это был единственный вывод, который смог сделать тауматург. Ни способа противостоять магически измененному бешенству, ни действенного противоядия у него не было. Все, что он мог сделать, это лишь попытаться оградить от болезни тех, кто еще не успел заразиться, и выиграть время.
Времени на объяснения было мало, но старый лекарь схватывал все на лету.
– Стефка, справа! – коротко рявкнул Порозов. Видец извернулся, на лету перекатывая жердь через грудь, и с размаху саданул толстой обслюнявленной деревяшкой по оскалившейся пасти коротконогого лохматого пса. Пес с визгом отлетел на десяток шагов в желтую пыль дороги и затих. А Стефка уже поворачивался в другую сторону, откуда на него мчалась полуголая молодка с растопыренными скрюченными пальцами, норовящими впиться в лицо. Почти спиной к нему Подкова, раскорячившись и пригнувшись, с саркастичным смешком и витиеватой руганью одним ударом деревянной мялки разбрасывал подскакивающих, угрожающе вытянувших шеи и шипящих гусей, будто отбивал подачи диковинной игры в мяч. Здоровяк смачно ругался и хихикал.
Пройдя из конца в конец по улице, теперь Оболонский куда лучше понимал, почему маг выбрал именно эту деревню для нападения – дома в ней располагались не привычной вытянутой линией, а почти беспорядочным нагромождением, куда больше похожем на букву «н». Когда-то одинокий хутор в три хаты обрел соседей, достраивавших свои домишки с обеих сторон и отвоевывавших пространство у леса. Теперь в Подлясках было чуть больше двадцати изб, низеньких, приземистых, с лоснящимися почерневшими срубами, почти скрытых под тяжелыми шапками темных камышовых крыш, и будь они выстроены одной улицей, магу ни за что не удалось бы охватить их всех одной магической фигурой. А он смог, и поскольку фигура все-таки слишком велика для сиюминутного позыва к магии, магу требовалось немало времени, чтобы подготовиться. Не часы даже, а дни кропотливой возни, тщательных замеров, по меньшей мере одного помощника. И это приводило к единственному выводу – деревня была обречена задолго до появления ведьмаков в Звятовске. Беспокойных чужаков, мешающих планам Хозяина, просто загнали в ловушку, подготовленную не для них. Но зачем все это было нужно? Догадки Константина ничего не решали в том, как спасти оставшихся в живых.
…Как только Оболонской расположился прямо посреди улицы, все внимание впавших в бешенство людей и животных обратилось на него и людей, его защищавших. Хоть и нужно было магу всего только несколько минут, каждая из этих минут отвоевывалась с боем. Никогда еще многогранная магическая фигура не рисовалась им с такой скоростью, никогда еще так четко и кристально чисто не выстраивались в его голове расчеты. Он не отвлекался ни на что внешнее, надеясь на то, что его защитят другие. И это было внове – он не привык ни на кого рассчитывать, кроме как на самого себя, не привык доверять собственную спину другим. А выбирать и не приходилось.
Магическую фигуру куда лучше бы расположить прямо в хате, где сейчас пряталась большая часть людей – дюжина спасшихся, но на крохотном пространстве утрамбованного земляного пола между полатями и закутком для скота можно было уложить разве что пентаграммку в несколько шагов, а не ту многолучевую звезду, что нужна была в данном случае. Спрятать в фигуре хату целиком Оболонский тоже не мог – во-первых, мешали хозяйские постройки и плетни, в одиночку ровную линию не уложишь, а отвлекать кого-то себе в помощь он не хотел, и во-вторых, если он неверно рассчитает собственные силы и не сможет «поднять» фигуру такой величины, то все его усилия пойдут прахом, а времени на новую фигуру уже не будет. Он предпочел действовать наверняка – улица была куда просторнее, хотя и опаснее: на ее пыльной поверхности валялись тела мертвых животных и людей в окружении облака мух и бродили те, кого болезнь превратила в ходячую угрозу для живых.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
