В этом море бурной жизни Две твердыни есть везде: Доброта к чужому горю, Храбрость в собственной беде.
Когда мы это прочли, Ли молча сложил все бумаги и убрал их в железный ящик. И я ничуть не удивилась, когда он снова поставил ящик в углубление под подоконником, а потом уложил на место доску. Я знала, что нет необходимости оставлять всё это здесь навсегда, позволяя рассыпаться в прах, но прямо сейчас нам нужно было слишком многое понять, о многом подумать. Мы тихо вышли из хижины.
На полпути обратно по ручью я обернулась к Ли, который шлёпал по воде за моей спиной. Это было едва ли не единственное место в прохладном зелёном туннеле, где мы могли выпрямиться. Я обхватила его рукой за шею и жадно поцеловала. После мгновения шока, когда губы Ли оставались неподвижными, он принялся целовать меня в ответ, крепко прижимаясь губами к моему рту. Вот так мы и стояли, прямо в холодном потоке, обмениваясь пылкими поцелуями. Я изучала не только губы Ли, но и его запах, ощущение его кожи, очертания его плеч, тепло его шеи. Через какое-то время я оторвалась от него и опустила голову ему на плечо, продолжая обнимать его одной рукой. Смотрела я на спокойно текущую воду, следовавшую предопределённым ей путём.
— Отчёт коронера... — начала я.
— Да?
— Мы говорили о рассудке и эмоциях.
— Ну и?
— Ты когда-нибудь видел такую холодность, как в том отчёте?
— Нет, не думаю.
Я чуть повернулась, чтобы уткнуться носом в его грудь, и прошептала:
— Я не хочу стать такой, как отчёт коронера.
— Не станешь.
Ли погладил мои волосы, потом осторожно потёр мне шею, как будто массируя. Мы молчали ещё несколько минут, а потом он сказал:
— Давай-ка выберемся из этого ручья. Я уже замерзать начал. Обледенел до колен, а скоро и выше обледенею.
— Тогда побежали поскорее, — хихикнула я. — Мне бы не хотелось, чтобы это пошло выше.
Когда мы вернулись на поляну, сразу стало ясно, что между Гомером и Фай что-то произошло. Гомер сидел у дерева, а Фай приютилась рядом с ним. Гомер смотрел через поляну, туда, где вдали вздымалась одна из Ступеней Сатаны. Они не разговаривали, а когда появились мы, то встали и разбрелись в разные стороны, и у Гомера вид был слегка растерянный, а у Фай вполне естественный. Но когда я немного понаблюдала за ними в течение дня — я не шпионила, просто мне было любопытно, — то почувствовала, что у них всё не так, как у нас. Они как будто сильнее нервничали рядом друг с другом, словно двенадцатилетние детки на первом свидании.
Фай мне это объяснила, когда мы с ней ускользнули вдвоём, чтобы посплетничать.
— Гомер уж очень себя принижает, — пожаловалась Фай. — Всё, что я о нём говорю, он отметает. Ты представляешь, — она уставилась на меня своими большими невинными глазами, — у него какое-то странное отношение к тому, что мои родители — юристы и что я живу в том глупом большом доме. Он ведь раньше всегда шутил на этот счёт, особенно когда мы туда отправились ночью, вот только мне кажется, для него это всё на самом деле не шутка.
