Тогда я начала арию из «Летучей мыши», которая всегда была у меня на слуху — настолько совершенно это сочинение, и сразу за ней темпераментная венгерская полька. Тут был размах.
Не успела я доиграть до конца, как послышался какой-то шум, и я увидела, что большая белая дверь в зал открыта. Я даже не заметила, как вошла Эрмина. Она так неслышно пробралась к первому ряду, что я изумленно прервала игру посреди такта.
Эрмина выглядела совсем не так, как нынче утром. Круглые щеки раскраснелись от волнения. Карие темные глаза блестели. На ней было темно-вишневое платье для визитов, украшенное на рукавах и по подолу розовыми лентами, светло-коричневая шляпка на темных волосах, большой шелковый бант цвета цикламена, и она была туго затянута, как на Рождество. На руке самое красивое ее кольцо — с большим круглым рубином в обрамлении бриллиантов, подарок на именины от брата Фрица. Оно красовалось на среднем пальце правой руки поверх белой кружевной перчатки и переливалось на солнце.
Эрмина улыбнулась мне. Положив зонтик на свободное сиденье, она подошла к самой рампе, насколько позволял кринолин.
— Прошу прощения, — тотчас сказала я, — я так давно не играла…
Эрмина кивнула:
— Я так и думала, что найду тебя здесь, незачем извиняться. Ну как ты, Минка? — По ее голосу я поняла, что произошло что-то невероятное.
— Отлично, — ответила я, положив руки на колени.
— Это очень важно. Знаешь, что сказал наш генерал? В замке? После завтрака? За черным кофе? Угадай?
Я вздохнула.
— Не догадываешься?
— Что я не умею ездить верхом.
— Не угадала.
— Что он понапрасну тратит на меня время.
— Опять не угадала. Он заявил перед всеми, что никогда еще не видел женщины, которая так изящно сидит на лошади, как ты, — за исключением нашей императрицы.
— Нет!
— Тем не менее!
— Он так сказал?
— Слово в слово.
— Он изъяснялся на латыни?
— Вовсе нет. И был абсолютно трезв, если ты это имеешь в виду.
— Тогда я ничего не понимаю.
— Так, с чего я начала? — Эрмина раскрыла свой веер. — Генерала как подменили. Ты стала его страстью. Скачешь, как настоящая венгерка. Чувствуешь лошадь, отважна, как драгун, с перцем в крови, и всякое-другое, что я не стану повторять, иначе это вскружит тебе голову. Сплошные комплименты… А теперь серьезно. Послушай, — она снова закрыла веер, — он свел с ума весь замок своими восхвалениями и всех нас вверг в этот водоворот; должна сказать тебе, что еще чуть-чуть — и я поставила бы на тебя все свои драгоценности.
— Надеюсь, вы не сделали этого.
— Я нет. Зато остальные сделали.
— Это кто же?
— Остальные гости. На тебя ставили драгоценности и золото. Заключали невероятные пари. Один из родственников хозяина замка поставил свои поместья под Рагузой.
— Что?!
— Два виноградника и дом у гавани.
— Но этот господин никогда не видел меня! Он совсем меня не знает.
— Тебя нет, но твои корни… твоих учителей.
— Это значит, что мы выиграем 18 августа.
— Похоже на то.
— Но если я проиграю, этот господин потеряет свои поместья, а виновата буду я.
— Нет. Тогда ему не повезет. Но в следующем пари он отыграется. Не беспокойся, таковы нравы гарнизонного города. Во всяком случае, сейчас фавориткой являешься ты.
— Прошу прощения, что значит фаворитка?
— Большинство спорщиков ставят на тебя.
— А остальные?
— На твою соперницу…
— Какую соперницу? Я не слышала ни о каких соперницах.
— Нет? — Эрмина уставилась на меня. — Ты выступаешь против госпожи Хольтер, вдовы архитектора. Его Превосходительство не говорил тебе об этом?
— Ни слова.
— Ну, это похоже на него, — возмущенно сказала Эрмина. — По городу гуляют самые невероятные слухи, в казарме это тема номер один, а главное действующее лицо в полном неведении.
— Кроме того, это нечестно. Госпожа Хольтер занялась верховой ездой сразу после Троицы, а я всего две недели назад. Почему со мной так поступают?
— Это вопрос, — Эрмина забарабанила пальцами по рампе. — Не могу понять, что он себе думает, наш дикий гусар.
— Он подсыпает перцу в наше дело, полагает мой старик. — Это был голос Габора. Я тотчас почувствовала резь в желудке, а сердце мое учащенно забилось. Я обернулась. Позади меня стоял Габор собственной персоной. Вероятно, он прошел на сцену через дверь за кулисами. А я сидела тут в детском платье, без шнуровки…
— Пожалуйста, извините меня за вторжение, дорогая тетушка. Мое почтение. Добрый день, сударыня!. — Он улыбнулся мне с неизменным восхищением. — При двух всадницах больше заинтересованных лиц. Папа́ уверяет, что это повышает ставки.
— Это он верно просчитал. Ставки высоки до неприличия. — Эрмина отступила от рампы и уселась возле своего белого зонтика.
Габор сделал несколько шагов вперед и остановился рядом с банкеткой, на которой я сидела.
— Для него ставки все еще недостаточно высоки.
— Но почему?
— Азарт игрока. — Габор засмеялся, прошел мимо меня, слегка коснувшись платья, и спрыгнул со сцены. — Весь город вовлечен в эту игру. В табачной лавке на Главной площади только что учредили тотализатор. И папа́ так завел сейчас дядюшку… — его кандидатка занимается верховой ездой на шесть недель дольше, чем наша, — что тот повысил ставку в пари до десяти тысяч гульденов. — Габор посмотрел на меня со значением. — Таково преимущество, когда соревнуются две всадницы.
— Что? — растерянно воскликнула Эрмина. — Десять тысяч гульденов? Да это целое состояние!
У меня перехватило дыхание. Это была треть залога.
— Аттила Надь тоже поставил на нас.
— У него же всегда нет денег.
— А он поставил свое жалованье… до 1885 года.
— О Боже! Жалованье за десять лет! А если он проиграет?
Габор засмеялся.
— Буду весьма удивлен. Он везучий, без конца выигрывает, вы не заметили? Вот уже несколько дней он обедает здесь в отеле и платит наличными!
Эрмина покачала головой, вытянула из рукава кружевной платочек и вытерла капли пота на лбу.
— Если хочешь знать мое мнение, Аттила безумец.
— Тогда я вынужден рассказать вам всю историю. Разрешите мне сесть? — И Габор занял место возле Эрмины. — Вам интересны закулисные интриги?
— Еще как!
— Только, разумеется, между нами.
