С самого начала она намеревалась использовать волчий корень. Какое милое название, волчий корень! Эта мысль пришла ей в голову, как только она прочитала о нем в книге. У нее было впечатление, будто слово само оторвалось от страницы, чтобы броситься ей в глаза. Она прочитала и перечитала его, испытывая растущее возбуждение.
— Волчий корень, — сказала она вполголоса. — Эл, это не то, что мне прописал доктор для моего горла?
Эл тоже оторвался от книги. На лице его застыло выражение терпеливой вежливости, означающее, что ему помешали, что ему неприятно, когда его беспокоят, но он обуздывает свое недовольство.
— Я полагаю, Что именно то. Обычно это лекарство прописывают при ларингитах.
Обычно, это лекарство прописывают… Он произносил подобные слова неестественно уже месяца два, с тех пор, как познакомился со своей дорогой Маргарет Лэндли.
— Лекарство, да, без сомнения, — сказала она. — Но в этом романе говорят, что это еще и яд. Ты знал, что это яд, Эл?
Все то же выражение терпеливого раздражения.
— Да, дорогая. Я знал, что это яд. И более того, что он смертелен, насколько мне кажется. Но почему ты задаешь этот вопрос, Сари? Уж не вынашиваешь ли ты снова мысль, чтобы покончить навсегда с жизнью?
Сари почувствовала, как постепенно кровь подступила к ее лицу, а внутри все сжалось от ярости. Вероятно, он никогда, никогда не перестанет все время ей напоминать об этом! Вероятно, он никогда, никогда не даст ей забыть ту весеннюю ночь, когда по глупости она хотела сделать его более покладистым, пользуясь тем, что, прибегнув при этом к словам прощания, положила записку около пустого флакончика из-под снотворного.
От безнадежности Сари сдержала гнев, считая до ста, пытаясь полностью освободить свой мозг от всего на свете. А на странице, прямо под рукой, она ощущала свежее дыхание этого слова: "аконит"; все-таки она смогла совладать с собой. "Ну хорошо, я больше не заговорю об этом с ним, я никогда больше с ним об этом не заговорю", — подумала Сари и только при мысли об этом почти улыбнулась.
— Не будь смешным, Эл… Это потому просто, что об этом рассказывается в этом полицейском романе, — ответила она вежливо враждебно смотрящему на нее лицу, и снова погрузилась в свое чтение. Но вдруг ей показалось, что история эта сошла со страницы, не оставляя ничего другого, кроме слова "аконит", волчий корень. Само слово, и все, что это слово могло сотворить. Волчий корень и способ его действия.
Сари доставляло удовольствие представить себе Эла, сидящим в кресле и почувствовавшим первый симптом в горле, потом в желудке, а потом онемение, охватывающее весь организм и делающее его неспособным даже двинуться и сделать что бы то ни было против того, что с ним случилось. Она испытывала наслаждение при мысли, что видит Эла пленником своего кресла, в сознании, с ясным умом и прекрасно отдающего себе отчет в том, что пульс его постепенно замедляется, постепенно замедляется его дыхание, до тех пор, пока все не остановится окончательно.
Сари закрыла глаза, чтобы заточить, спрятать эту свою мысль. Но сцена эта не сохранилась в ее мозгу, а, изуродованная, обезображенная, постепенно исчезла, уступив место другой сцене, сделавшей внезапно Сари буквально больной от страха. Образ небольшой постройки из самана (сырцовый кирпич из глины с добавлением резаной соломы, мякины и т. д.), что было не чем иным, как полицейским участком. И этот образ в свою очередь исчез, изгнанный другими, последовательно спешащими один за другим: это — полицейский участок внутри; зал судебных заседаний, присяжный суд и конечная сцена тюрьма. Кто-то однажды сказал Сари, что как только попадаешь в тюрьму, заключенным сразу же отрезают волосы.
Сари дрожащей рукой дотронулась до густой золотистой косы, стянутой в тугой узел на затылке, и, внезапно вскочив, поднялась на второй этаж. Она заперлась в своей ванной комнате, где прямо из бутылки выпила коньяку, который она постоянно хранила в корзине с бельем. После чего она почувствовала себя лучше, как всегда. Но ответа на вопрос она так и не нашла: нужно ли ей вообще это делать?
И только отражение ее лица в зеркале, висящем над умывальником, заставило принять окончательное решение. За исключением прекрасных волос в ней не осталось ничего от той женщины, какой она была… Она слишком долго ждала… Ждала до тех пор, пока уже стало невозможным для нее рассчитывать, чтобы вернуться на сцену… До тех пор, пока больше ни один мужчина не желал ее. Нет, даже Тони с ее тысячью долларами в месяц…
Потому как именно эту сумму она бы и получила, говорил ей Эл, — тысяча долларов в месяц, и точка. Он говорил ей это своим сухим голосом, словно из нефтяной скважины… Как если бы он ей делал милость, как если бы тысяча долларов в месяц могла возместить ее разбитую театральную карьеру, ее тело, которое начинало становиться дряблым, ее увядшее от одиночества и пьянства лицо, все эти годы терпения…
— Это несправедливо, несправедливо! — вспылила она, глядя на себя в зеркало, как если бы она вспылила на Эла в то знаменитое утро, неделю назад…
Эл, помнится, спокойно сидел в кресле, скрестив руки, закрыв глаза, с измученным видом и говорил ей:
— Послушай, давай не будем ссориться… У меня болит голова, и не такое у меня настроение сейчас, чтобы выносить всякие сцены, тем более ничего из того, что ты могла бы мне сказать, не изменит моего решения. Я сделал предложение и настоятельно советую тебе его принять.
Он ей посоветовал принять предложение, покориться и спокойно отправиться в Рено, чтобы развестись, чтобы уступить место Маргарет Лэндли, которой через год или через месяц, а может быть, даже и всего через неделю, стоит только элегантно протянуть руку, чтобы схватить тот клад, который так стремилась заполучить Сари.
— А если я не соглашусь? — возразила она.
— В таком случае мне придется самому подавать на развод. И тогда, конечно, никакого денежного содержания. У меня есть доказательства, представь себе.
Чтобы такое выдержать, это было уж слишком.
— Доказательства! — завопила она. — Доказательства! Ты думаешь, что у меня их нет? Ты воображаешь, что ты был единственный, способный прибегнуть к частному детективу, единственный, способный вскрывать письма и подслушивать под дверью? Ты думаешь, что у меня нет такого рода доказательств, о которых ты говоришь? А также и других, которые бы наверняка очень заинтересовали службу контроля за доходами, а также тех, которые бы вызвали такое омерзение у твоей мымры, столь утонченной, что она бы тебя и видеть больше не захотела? И будь уверен, что я без колебаний прибегну к этим доказательствам, если дело дойдет до этого…
Она внезапно осеклась, поняв, что и так уж слишком много сказала. Он встал, и она ужаснулась, увидев выражение его лица.
— Нет, — мягко сказал он, подходя к ней ближе. — Нет, Сари, ты не сделаешь этого. В данный момент ты так думаешь, да… Но когда ты над этим хорошенько подумаешь, ты увидишь, что никакой пользы из всего этого ты не извлечешь. Ты поймешь, что даже если ты пойдешь в наступление против меня, даже если суд признает твою правоту, то тебе это не принесет больше выгоды, чем та, что я предлагаю тебе сейчас; наоборот даже, мои адвокаты сотрут тебя в порошок. И я поистине думаю то, что говорю, Сари: я ведь не просто кто-то, я достаточно значительная личность, чтобы вот так вот безнаказанно идти у суда на поводу. И какова бы ни была цена, я добиваюсь всегда того, что я хочу… Ты ведь это знаешь, не правда ли, моя дорогая? Ты знаешь, что я всегда добиваюсь цели, Сари?
