Книга Попугай в медвежьей берлоге - Максим Матковский

Самый ответственный и волнующий день в процессе капитального ремонта трансформатора – это поднятие купола. Трансформатор затягивают лебедкой в ремонтный зал станции Баас, где с помощью мостового крана поднимают многотонную крышку, которая несколько часов висит в воздухе. За короткий промежуток времени технари должны успеть заменить обмотку, сделать необходимые измерения и анализы, отрегулировать переключатели, прочистить и подтянуть контакты и резьбовые соединения активной части, заменить изоляторы и шпильки, проверить схемы групп соединений и сопротивление изоляции, осмотреть обмоточный провод и много чего еще. После этих сложных процедур трансформатор выкатывают на рабочую площадку, что находится на вершине дамбы, и подсоединяют вводы. Затем трансформатор вводят в экспериментальную эксплуатацию на холостом и активном ходах, во время пробной работы инженер-испытатель опять производит измерения и берет масло для анализа. Если через две недели трансформатор не задымится, не загорится, не развалится или попросту не потухнет, его сдают в рабочую эксплуатацию и ставят на годовую гарантию.

За время работы на гидроэлектростанции мне довелось присутствовать на четырех поднятиях купола. В переводе по большому счету никто не нуждался, наши специалисты старались обходиться без помощи арабов. Директор привозил меня на всякий пожарный случай и запирал в подсобке, а когда поднимали купол, он приходил и звал меня.

Последнее поднятие купола прошло без эксцессов, правда, один раз я все-таки запятнал свое честное имя переводчика. К специалистам прибежал араб со станции и сказал мне:

– Спроси у ребят, нужен ли им муляббад?

– Муляббад? – спросил я и панически начал рыться в карманном бестолковом словарике. Естественно, слово «муляббад» там отсутствовало. – Что такое муляббад?

– Ну, муляббад, – ответил араб. – Ты что, не знаешь муляббад?

К нам подошел главный инженер Бозылев, он терпеть не мог посторонних на ремонтной площадке.

– Чего ему надо? – спросил Бозылев.

– Он спрашивает, нужен ли вам муляббад?

– Какой еще, твою мать, муляббад?

Араб попытался объяснить на пальцах, но у него не получилось. Что же мне оставалось делать? Пожимать плечами, виновато улыбаться, делать вид, что мне кто-то позвонил. Спустя несколько минут араб прибежал с серым куском войлока в руках. Проклятый войлок подставил мне подножку! Невозможно знать все.

– Не нужен, твою мать, – сказал Бозылев. – Скажи, чтобы арабы покинули ремонтную площадку.

Когда мостовой кран медленно подтягивал купол к потолку, мы с директором вышли из ремонтного зала, закурили и стали наблюдать за подъемом через стену из плексигласового стекла. Милый директор так расчувствовался, что ноздри его задергались, а из глаз по щекам быстро побежали ручейками слезы.

– Твою мать, не могу удержаться, когда поднимают купол, – признался директор, утирая слезы. – Вот это зрелище, скажи, твою мать? Зачем только люди, твою мать, в театры ходят? Вот на что стоит смотреть, твою мать, а не на шутов и кривляк…

Чтобы скрыть слезы от сирийских инженеров, покинувших корпус станции, директор отвернулся и пошел на берег реки, где долго простоял в одиночестве.

После напряженного изнурительного дня главный инженер Бозылев неожиданно пригласил меня где-нибудь посидеть, поесть и немного выпить. Я отказался, сославшись на свой любовный роман с ремонтным томом. Он сказал, что насчет недели он погорячился и на самом деле в запасе у меня есть три недели, а сроки он ужал, для того чтоб я не расслаблялся. Ну что же, я согласился, и мы поехали на такси в «Нур» – самый приличный ресторан города, в котором я иногда заказывал курицу на дом. Ресторан этот находится на южной окраине города при выезде на раккийскую трассу, его частыми клиентами были главные инженеры, начальники станций, преуспевающие торговцы и его величество генеральный директор ГОЕП. Цены здесь, по сравнению с киевскими, просто смехотворные. На пятьсот лир, то есть пятьдесят гривен, можно наесться от пуза и напиться допьяна.

Народу было немного, в одном из посетителей я узнал главного инженера станции Тишрин, мы сели за столик у фонтана, заказали баранину, фаляфиль, салат и выпивку. Баранину я могу потреблять, при условии что она только снята с огня, стоит ей остыть, и от нее начинает исходить скверный запах газа. Как выяснилось, Бозылев позвал меня для того, чтоб излить душу. Я был не против, я и сам нуждался в долгом разговоре на родном языке.

– В Сирии можно запросто жить, – сказал Бозылев. – А что? Я бы переехал. Безопасность, на улице хоть ночью гуляй – никто тебя не тронет, цены копеечные, жилье купить – не проблема, климат хороший, тут и леса, и горы, и море, хочешь, и пустыня тебе. Что хочешь… но есть пара вещей, которые меня раздражают. Может, я просто не привык? Мужики, молодые и старые, при встрече в щечки целуются, в обнимку ходят… ну ладно, с этим я еще могу свыкнуться… а как привыкнуть к тому, что все на тебя глазеют, как на инопланетянина. Зашел я на днях в кафе перекусить возле старого рынка, и, пока ждал еду, все на меня таращились, и дети, и взрослые, а когда еду принесли, они смотрели, как я ем. И на улице то же самое… иностранец для сирийца – такая диковинка! Хотя, должен признать, сирийцы народ гостеприимный и к иностранцу относятся очень уважительно. У любого народа есть подлецы и лицемеры, я это понимаю и не идеализирую. Возьмем, например, дороги… они идеальны! Их французы построили, ты знал? Вот ехал я с аэропорта в Табку, а это шестьсот километров, и за все время ни одной толковой колдобины, представь у нас так проехать? И дело тут не в климате, дело в качестве строения. Железнодорожный транспорт, насколько я понял, в Сирии вещь непопулярная, зато автобусы – новенькие, с кондиционерами и телевизорами, ехать – одно удовольствие, практически бесплатно… Я подсчитал, что в переводе на наши тугрики литр бензина стоит восемьдесят копеек, а литр дизеля – двадцать копеек. Вот это цена, я понимаю. Но правил на дороге нет, все ездят, как хотят, ты видел в городе хоть один светофор? Я не видел. В самом Дамаске четыре светофора, и то в центре только. Каждый день арабы на станции рассказывают про аварии в округе. Только и слышно: автобус разбился – двадцать человек погибло, тридцать человек погибло, они что, не могут элементарные правила соблюдать? Пареньки по встречной на велосипедах и мотоциклах гоняют, есть ум в голове? Про детей я вообще молчу. Они, как дикари, настоящие животные! Иду себе по улице, никого не трогаю, и тут стая детей на меня накинулась, начали что-то кричать… кричали мне: кельб! Кельб! Хинзир…[46]– и камнями в меня кидают. Не маленькими камнями, шутки ради, а настоящими булыжниками, вооот такими! Чуть в голову не попали! Еще я не понимаю, как арабы без ванны и туалета обходятся, дырка мне в армии так надоела, что я до сих пор не могу нормально… и ванна? Ну, хочется иногда набрать горячую ванну, полежать часок-другой, почитать, расслабиться? Неужели арабам не нравится или это чисто европейские штучки? Один доктор сказал мне, что испражняться на корточках намного эффективней, чем сидя, говорит: больше выходит, кишечник говно лучше проталкивает… Знаешь Сулеймана? Секретаря генерального? Он меня в гости пригласил, посидели, поговорили, почаевничали, захожу к нему в туалет, а у него возле стены там какая-то подставка стоит… я сначала не понял, что за ерунда, пригляделся, смотрю, а это пластмассовый туалет, ставишь его на очко, садишься и гадишь… дивные дела! Ты заметил, что у них много толстых женщин? Я думал и придумал свою теорию по поводу лишнего веса арабских женщин. Расклад такой: мусульманская женщина, несмотря на всю культурность сирийского народа, не имеет особых прав, особенно те женщины, что закрыты. Сидят целыми днями дома, кайфа никакого, только куча детей, мужик, стирка, уборка и так далее… шесть детей обстирать и вынянчить – не шуточки! И чтоб хоть какое-то удовольствие от жизни получить, бедные женщины поедают сладости… ну хоть как-то жизнь посмаковать нужно им? И поэтому-то у арабов столько разновидностей сладостей! Нет, религия тут не виновата, это все сладости, понимаешь? Но сирийцы народ хороший… только очень ленивые и обещания не держат. Скажи араб: даст Аллах, завтра сделаем – я ему уже ни за что не поверю. Завтра у них означает через месяц в лучшем случае или никогда… Думаю, это с жарой связано… особенно летом. Как можно в такую жару работать? Вот они и сидят чаи с матэ гоняют. В каком году Союз построил плотины? В тысяча девятьсот семьдесят третьем… сколько времени прошло уже, а арабы все равно достаточное поколение специалистов для обслуживания станции не смогли вырастить… От жары мозги плавятся, и пустыня хреново влияет… Как жить человеку в пустыне? Поневоле сам песком становишься. Короче, я бы переехал с семьей, только на берег Средиземного… в Латакию или Тартус. Или вообще в горах жить классно, в какой-нибудь горной деревне запереться. Воздух, продукты! А что? Старость уже близко… ну, сколько я еще по командировкам буду мотаться?.. Лет десять максимум. Потом все. Старость, дружище, береги время, не пренебрегай… Что я тебе могу сказать?.. Жизнь, как сон пустой, проснулся – тебе уже двадцать, проснулся – тебе сорок, проснулся – за спиной гробовых дел мастер ручки потирает… Мы попали в очень плохой мир, где надо и за молоком на плите следить, и за звездами. Сложно жить. И жить просто. Ничего другого нам и не остается. Расскажи мне какую-нибудь байку сирийскую интересную, а?