Эх, какой у меня татарча толковый! На ходу приметил – за здоровую лапу ухватился. Молодец… А пулемет свой бросил! Срань такая!
Тем временем танки так дружненько угандобесили по скалам, что, по-моему, даже по Кокче рябь пошла. Вначале прошлись по приметному коридорчику – так миномет по третьему разу больше и не гавкнул. Потом упороли куда-то повыше, в скалистую даль, ДШК тоже в момент прижух. Полечили и акээмщиков. Представляю, как духи после первых залпов дрыснули по щелям. Да остыньте, тут не спрячешься.
Не суетные ребятишки танкисты – редко базарят, да кулаки тяжелые, отгавкиваться желание пропадает быстро и всерьез.
Под конец прилетела пара «крокодилов», покружили, отшипели сверху НУРСами, порычали пушками и отчалили с чувством честно исполненного интернационального долга. Красавцы! Всегда им, летчикам, завидовал. По определению – элита! Говорила же мне, долбню, мама: «Учись сынуля, тяжко жить неученому».
* * *
Саперы рванули сразу по горячему. Полные десанты раненых – не до мин уже, на «точку» надо – вертолеты на подходе. Подошли машины, колонны, популяли в скалы, на ходу помолотили сады и, набирая скорость, двинули в Кишим. Мы остались на месте, в полусотне метров от танка боевого охранения. Когда пойдем назад, будем первыми. Привыкли, не удивляемся.
У меня еще должок – руки чешутся! Заводиться стал шибко быстро, что-то не было такого раньше – домой пора. Махнул Богдану, тот, подхватив свою винтовку, перепрыгнул на нашу машину. Оставив молодых на месте, мы, выждав окно в сплошном потоке движущейся бронетехники, направились назад, к остаткам кишлачка.
От души танкисты приложились… Там и так ничего живого уж не было, а тут и вовсе одни огрызки фундаментов, словно гнилые драконьи зубы, из мертвой земли торчат.
Гаденыша приметили сразу – еще на подходе. Лежит, воняет рядом с воронкой. За малым не ушел… Помню, удивился, насколько грамотная и продуманная позиция: залег, тварюка, не в самом кишлаке, а в низинке, метрах в тридцати-сорока от последних руин. И лупанул в проем меж дувалов. Со стороны по хвосту гранаты видно – бьют из середины кишлака, а он – вот где! Да ладно, все равно не выгорело: и танк не сжег, только каток подпортил, и самого по запчастям закопают.
Рядом – огрызок гранатомета. Отлично… Сереге подарок сделаем, он – комбату, тот – комполка. Глядишь, кто-то дырочку в кителе, а то и в погоне просверлит. Потери – издержки войны, раненые – проза жизни, а вот захваченное у мятежников оружие – это поэзия успеха!
Подошли к духу. Лежит, уткнулся рылом в пыль, правая рука вместе с плечом и лопаткой оторвана к хренам собачьим. Левая подвернута и растопыркой вверх вывернута. Одной ноги от колена нет, только поодаль калоша валяется. Наша, кстати, советская – черный низ и малиновый бархат внутри. Правоверный весь порубан, окровавлен, обожжен, одежду со шкуры клочьями сорвало. И мелкий такой… несчастный, когда дохлый.
Подцепил стволом пулемета, перевернул на спину. Стоим втроем, глазами лупаем. Спецы тоже из люков повысовывались, с машины смотрят. А перед нами – птенец желторотый. На вскидку – лет двенадцать, может, чуть больше. Глаза открыты и забиты палевой пылью так, что очками кажутся. Черты лица – Мефистофель в отрочестве. Вот с таких в Средние века чертей писали. Лицо звериной национальности. Бесово отродье! Для чего только тебя мамка на свет блеванула, недоносок?!
Не знаю, такое накатило… никогда со мной подобного не случалось… да и чтобы с кем другим, не видел. Поднял пулемет и всадил в мерзкую харю очередь – только ошметки полетели… Нате, хороните красавца, великого моджахеда – мученика за газават ваш сраный!
Подошел Зубяра, закинул свой ПК за спину, забрал мой и, приобняв за плечи, тихо сказал:
– Пийдемо, братусю, хай йм неладно буде.
Да, куда уж неладнее! С чем и отвалили.
* * *
Возле машин суета – молодняк позиции готовит. Взводный закинул в башню остатки РПГ и помчался отчитываться – машина комбата в Баланджери. Осмотрелся по сторонам: мой Юрец с остальными под бойкие окрики Слободянюка, который Пончик, бодро лопатой машет, а Темира не видно. Не понял?!
Вон он где! Сидит под деревцом над мертвой псиной и что-то скулит. Непорядок! Подхожу… Оказывается, поет! Уселся на корточки, сорванной веточкой отгоняет от собаки мух и что-то свое, бабайское, грустно мурлычет. На тощие пожелтевшие ветки накинута плащ-палатка, вот в этой тени они и пристроились.
И самое интересное – смотрю, а пес-то дышит! Нормальная собака, круто! Редко, мелко, с перебоями, но распоротый бок вздымается. Присел рядом, осмотрел. От шеи до самого брюха, как бритвой, весь бок по диагонали распахан. Видны надсеченные ребра, но не разобрать, целы ли. Разваленная рана прибита пылью, кровь почернела и свернулась, вздыбив густую и уже заскорузлую шерсть. На груди тоже все торчком и присохло. Жара…
Нога еще пробита, помню. Сейчас не посмотришь – переворачивать, мучить животину не хочется. И так понятно: кранты, отвоевался пес. Но и подыхать солдату, хоть и четвероногому, так, на обочине, не пристало. Хотел еще промедола вколоть, но потом передумал: кто его знает, как он на собак действует, а пес и так не дергается.
Аккуратно положили собачуру на плащ-палатку и отнесли в десант моей 149-й. Вечером похороним.
* * *
Посидеть спокойно не дали. Приехал взводный, тут же по связи одна команда, потом еще одна – поехали, родная, кататься! Угомонились только под самым Кишимом. Начинало потихоньку смеркаться. По связи запретили разжигать костры – бред полный! Какого?! От кого прятаться: всю округу за день на уши поставили! Да ладно…
Завели бээмпэшки, повыкладывали на эжекторы банки с кашей и тушенкой – греем. Залез я в десант и вижу задратую морду, осмысленный взгляд и даже, гадом буду, два слабых удара хвоста по сидушке. Вот тебе на! Живой.
Свистнул своей татарче, бережно вытянули пса на брезенте и положили в сторонке. Лежит, голову почти все время держит, ушами, словно конь, прядет. Глазюки карие… Столько в них понимания и тоски… Налил в ладошку воды из фляги – он жадно выпил. Понято…
Порылся в десанте, откопал пару Серегиных банок: «Гречка в курином бульоне». Блатная каша, увидит – прибьет на хрен. Кинул на эжектор, поманил пальчиком Пончика, шепнул пару ласковых… Да, Глебыч, вопросов нет, родной! Забрал у кого-то из молодых каску без внутренней оснастки. Вывалил туда две банки каши, долил воды в бульончик. Попробовал – нормально, не горячая. Темир вырыл у головы ямку, как раз почти на всю каску. Поставили. Ешь, мол.
Парняга так рьяно зачавкал, что понял я: срочно нужен Степан. Залез к Катаеву в башню – давай связь налаживать. А фельдшер наш по всей колонне как заведенный. Нашли в Кишиме, только раненых отправил. Я ему так мол и так… Ох тут он меня – и в хвост и в гриву, да так залихватски, да с выпендрежем своим сибирским, чалдон безбашенный.
Ну, мне тоже с ним особо любезничать не о чем. Тоже мне – прапор, пуп земли. Нагавкавшись вволю, сговорились, что как разделается он с делами, так найдет машину и приедет. А тут ночь на носу, куда ездить: к урюкам на шашлык? Жопа…
