В тот день Валерка — ипподромный кузнец не появился на работе. Не появился он и на следующий день, и через неделю. Никто не мог сказать, куда он пропал. Как в воду канул.
Исчез с ипподрома и Устрица, прежний босс. Его арестовали по обвинению в убийстве. Пошли слухи, что в милиции на него надавили и он во всем признался, переслал из тюрьмы дружкам маляву, в которой назвал своего преемника. Этим счастливцем оказался человек Лунева.
Получилось, что Антонина Кривцова поставила не на ту лошадку. Противовес из Устрицы не вышел. Зато она уже больше не сомневалась в правильности выбора. Лунев — именно тот человек, который способен выбить деньги из Решетникова.
Загадывать наперед она не любила, но мрачные мысли не оставляли ее в покое.
НАКАТ
Петр Егорович Решетников усиленно готовился к поездке в Англию. «Загранкомандировка» для управленца — самое сладкое слово. Со смертью Кривцова он наконец-то обрел долгожданный покой и душевное равновесие. Можно не опасаться удара в спину. Обрывки разговоров бывшего зама, переданные племянником и ипподромным кузнецом, подтвердили его опасения. Но теперь, слава богу, все это позади. Игорь Николаевич в могиле. Жизнь продолжается.
Почти все уже было готово к отъезду, когда поздним вечером в квартире Решетникова раздался телефонный звонок. Незнакомец перечислил компрометирующие документы, имеющиеся у него, и обрисовал невеселую перспективу в случае их огласки. Никаких конкретных требований не предъявил. Лишь предложил Решетникову обдумать ситуацию и пообещал позвонить через несколько дней.
На другой день Петр Егорович попытался выехать из страны, но неожиданно столкнулся с непредвиденными затруднениями. Пришлось ехать в ОВИР. Там сказали, что необходимо оформить новый заграничный паспорт и на это потребуется не меньше двух месяцев.
Осечка вышла и на ипподроме. Там появился новый босс. С подручными прежнего Решетников принципиально не имел общих дел. Никому, кроме Устрицы, не доверял, а точнее — потому что был жаден, хитрил, ни с кем не хотел делиться. И оказалось — обхитрил сам себя. Остался один, за спиной никого, никакой силовой поддержки.
Через четыре дня ему снова позвонили, тоже поздним вечером и опять против шерсти.
Петр Егорович будто нутром угадал недоброе. Сменился в лице, но взял трубку.
— Алло. Вам кого?
— Добрый вечер, Петр Егорович. Опять мы. Решили вас потревожить.
Голос был тот же, что и в первый раз, глухой, явно измененный, но Решетников сразу узнал его.
— Очень рад. Прямо-таки в восторге от этой вести.
— Признайтесь, неизвестность — не лучший подарок под старость? Ой, как я понимаю вас! Как это тяжело: все время чувствовать занесенный над головой топор и не знать, в какой именно момент он войдет в темечко.
Барственное лицо Решетникова вытянулось и покрылось бурыми пятнами.
Сволочь, еще издевается. Понимает, что крепко схватил за горло. Но не рано ли радуется?
— В наш прошлый разговор я не все понял. Напомните, какие документы попали вам в руки.
— Смею уверить, самые нежелательные для вас. Если в двух словах, то главным образом — финансовые, безоговорочно изобличающие вас в корыстном умысле и напрочь отметающие ссылки на некомпетентность, самую удобную и наиболее распространенную среди государственных чиновников отговорку, оправдывающую воровство. Но оставим пока эту тему. Вернемся к ней позже, на завершающей стадии торга…
Петр Егорович посмотрел на часы. Он хотел засечь время телефонного разговора, чтобы иметь какое-то представление о личности шантажиста. Из криминальной литературы он знал, какой должна быть минимальная продолжительность разговора, чтобы служба слежения смогла определить местонахождение оппонента.
— …Все эти дни мы следили за вами, не оставляли без внимания ни одного вашего шага. И знаете? Не впечатляет. Обратите внимание на продуманность нашей тактики. Мы позволили вам принять максимальные контрмеры. Не скрою, в этом был определенный риск, но он оправдывал цель. Предоставив вам свободу действий, мы выяснили все ваши возможности. И что же в итоге? Абсолютный ноль. Налицо — полная незащищенность.
Решетников не мог не отметить циничную откровенность наглеца. Еще более сник, ниже опустив рыхлые, дряблые плечи, и почувствовал неприятную тошноту.
— Не рано ли торжествуете? — спросил он с каким-то безнадежным вызовом. — Как минимум, у меня есть еще два выхода: покончить с собой или явиться с повинной.
— Не наговаривайте на себя, Петр Егорович. Вы не из этой породы. Для первого варианта вы слабоваты духом, для второго — слишком практичны. Подумайте лучше о другом, о надежных гарантиях для себя, чтобы потом на вас не наехали во второй раз. Следующий разговор скорее всего будет последним.
В трубке послышались частые гудки. Решетников посмотрел на секундную стрелку. Если бы кто-то попытался засечь вымогателя, остался бы на бобах. Он точно уложился в отведенное ему время. Решетников понял: это — конец, он подошел к последней черте. Взглянув в зеркало, он не узнал себя. Ожидание расплаты надломило его, отняло такое количество сил, какое он никогда не тратил на службе.
«Кто виноват? — спрашивал он себя. — Я сам, подонок Кривцов, а может быть, Горбачев, затеявший перестройку?»
Кем был Решетников в прежние времена? Важной персоной, ценным номенклатурным кадром. Кто он теперь? Жалкий клерк, прозябающий в постоянном страхе.
Прекрасное прошлое уже не вернуть. А ведь жизнь улыбалась ему, встречала как сына. Учеба на агронома по путевке колхоза, мечты о переустройстве родного села, незаметно уплывшие куда-то вместе с восторженной юностью. С распределением ему повезло. Попал в министерство и сразу же начал карабкаться вверх. Очень пригодились деревенская хватка, подозрительность, неверие никому и ничему. Молодой специалист, надежда партии, будущее страны. Главное — правильно выбрать дистанцию взаимоотношений и ближе не подпускать никого. В итоге — номенклатурный товарищ. А это не шутка, доверие государства, позволяющее цивилизованно красть. Впрочем, красть — слишком вульгарно, точнее будет — брать свое за умение ориентироваться в министерских дебрях, за знание тонкостей в составлении исходящей бумаги, за понимание и поддержку линии партии. Номенклатурщик — член коллектива, а коллектив непогрешим, даже если кто-то в нем жулик.
И вдруг, в одночасье все — в тартарары. В министерство пришли новые по своей сути люди. Дилетанты и временщики. Молодые, нахрапистые, с неуемными аппетитами. Начали красть без разбора, оттеснив на задний план заслуженных зубров.
Решетников их презирал. Это они довели коневодство до ручки. Раньше лошадей покупали у нас, платили хорошие деньги в валюте. А теперь? Берут лишь на мясо. Кошмар! Породистых лошадей по ценам мясозаготовок.
Презирать можно, даже не вредно, если ты — на коне. А если в безвыходной ситуации и один? Есть отчего впасть в уныние.
