— В общем так, сделаешь, как я решил. Признаешься, что выстрелил, но выстрелил нечаянно. Тебе все равно не отвертеться. На ружье отпечатки твоих пальцев, дружок! Разве ты не догадался, для чего я тебе его дал?
Саша почувствовал, как его затошнило от этого сообщения. Осознав неизбежность предстоящего признания, ему стало плохо. Но это длилось всего лишь минуту, а потом мощный протест, прущий напролом, так свойственный его характеру, обдал его мощной волной.
— А как же отпечатки Луки? Они ведь тоже там есть! — воскликнул он.
— Нет! — с победным видом взглянув на мальчугана, сказал Подгорный. — Я их стер его шапкой, а потом специально отдал ружье тебе. В общем, деваться тебе малява, теперь некуда! Признаешься и баста! А если не сделаешь этого, я тебя самого прибью, понял?
Саша ничего ему на это не ответил.
Всю банду Подгорного повязали в этот же день. Все, кроме Подгорного с Лукиным сказали, что впопыхах не увидели, кто стрелял в сторожа. Руководители же группировки указали на Сашу. После этого к ним домой приехали два милиционера, один из которых представился следователем тульской прокуратуры, а второй лейтенантом детской комнаты милиции. Сашу допрашивали при маме, которая плакала навзрыд. Удрученный Дмитрий Сергеевич сидел в соседней комнате.
Саша рассказал все, как было, вплоть до того, что Подгорный приказал никому не сознаваться в том, что убийство совершил Лукин. Одним словом, опросив вслед за Сашей других малолетних грабителей, — шавок, и пригрозив им ответственностью за дачу ложных показаний, милиционеры добились от них настоящего признания.
В результате за групповое нападение на склад с убийством, Саня Лукин получил десять лет, Коля Подгорный, как руководитель и организатор, семь, остальные взрослые ограничились кто двумя, кто тремя годами лишения свободы.
На прощание Коля пообещал Саше, что прибьет его после возвращения из тюрьмы, и велел, чтобы тот это хорошо запомнил.
ГЛАВА 33
— От чего это вы такие игривые? — спросил Камушев, прикрывая за собой дверь кабинета.
— Игривые? — Рокотов покачал головой. — Да, смеялись только что, Андрей Константинович. Хором.
— Я тоже хочу. Просветите.
— Да, тут наш горе — любовник позвонил.
— Это кто ж такой?
— Полищук Валентин Романович, собственной персоной. И сообщил, кто его любовница, у которой он, якобы, находился в момент убийства Ларионова.
— Ну?
— Ну, мы и послали туда Игорька Забелина. Он поехал, взял у его дамы сердца свидетельские показания, а вернувшись, так прямо сходу и спросил.
И ребята снова зашлись смехом.
Камушев, улыбаясь, вопросительно переводил взгляд с одного на другого.
— Мне, что тоже ржать вместе с Вами за компанию, или как?
— Он, Андрей Константинович, поинтересовался, сколько раз Полищук у нее зубы считал, чтобы приступить к тому, зачем пришел. Ну, как в том анекдоте про бабку и солдата.
— Выходит, она старше его?
— Угу! Лет на пятнадцать! — сообщили хором оперативники, сквозь смех.
— Поди и согласилась-то на подлог за одну лишь интимную плату с его стороны!
— Да, ладно вам, кончайте смеяться. Может, у него болезнь такая, как же ее? Ну, когда мужики увлекаются дамами гораздо старше себя. Муж — то ревнивец у нее хотя бы есть?
— Есть. На стройке прорабом работает. — Сказал Рокотов.
— Ну, что ж! Тянет она по нашему мнению на его любовницу или нет, свидетельские показания принимать придется.
— Не придется, Андрей Константинович. — И ребята, которых уже было не остановить, снова дружно засмеялись.
— Это было вчера! — сказал Рокотов. — А сегодня все изменилось. Полищук позвонил с утра и сообщил имя своей истиной любовницы. Это бывшая его однокурсница Елена Станиславовна Кононенко, а ныне Забродская, — жена декана факультета МГУ.
— Ну надо же! — присвистнул Камушев. — И как Полищук решился это обнародовать, если у нас его версия со свидетельницей в общем-то прокатила? Его старушка что ли отказалась подтвердить показания?
— Нет! Все гораздо смешней!
— Да, куда уж смешней, у вас и так рты не закрываются.
— Сегодня ночью муженек, уехавший вроде бы на дачу, внезапно вернулся и застал голубков аккурат в своей профессорской пастели.
— Выходит горе — преподаватель больше преподавателем не будет? — покачал головой Камушев.
— Похоже на то! — сказал Забелин. — По крайней мере, на кафедре философии МГУ его точно теперь никто не увидит, чего и желал покойный профессор Ларионов.
— Так, так! Значит, Полищука из круга подозреваемых выводим! — подытожил Камушев. — А ну — ка, братцы, давайте успокоимся уже и оставим горе-любовника в покое. Полковник меня теребит, а дела, между тем, почти не продвигаются.
Рассаживайтесь-ка и будем думать.
Оперативники загремели стульями, и вскоре в кабинете установилась обычная рабочая обстановка.
— Итак! — начал Камушев. — Что мы имеем на сегодняшний день?
— Не густо, как и раньше. — Констатировал капитан Забелин.
Камушев бросил на него строгий взгляд, дабы не перебивал.
— Круг подозреваемых в лице Белова Леонида Викторовича и Полищука Валентина Романовича, сузился. Значит, по убийству Беловой и Ларионова у нас, практически, ничего нет! Конечно, мы еще подождем соседей, криминалистов, может кто-то и раскачается, но увы, это, как вы сами понимаете, все равно, что ничего! И теперь, в цепи убийств, Ларионов, Белова, Самохин, якобы связанных между собой, хотя, может и не связанных, нам придется идти с обратной стороны. Одним словом, начать с Самохина. Там, похоже, есть, что нарыть. У нас на крючке, по крайней мере, его основной компаньон Бережной, который напрямую связан с бандитами. Вот и возьмемся за эту версию в полную силу, а там, как знать, Софья Максимовна родственница Самохина, может и до нее каким-то образом волна докатится с этой стороны, а потом, может, и до Ларионова, раз он ее ближайший друг, да такой, что почти, как родственник.
Что там у нас с фотографиями, Игорек? — обратился он к капитану Забелину.
— Готовы, товарищ майор.
— Вот и начнем атаку на Бережного. Прямо сегодня.
….Звонок застал Бережного как раз перед выходом из офиса. Он собирался съездить на пару часов в рекламное агентство.
Секретарша окликнула его, уже спускающегося вниз по лестнице.
— Анатолий Петрович, Вас срочно из милиции спрашивают.
Анатолий с раздражением покрутил пальцем у виска, укоряя девушку, и злобно прошептал.
— Ты, что, не могла сказать, что я уехал? Застрянешь тут сейчас с их разговорами, а у меня, между прочим, в агентстве время назначено.
