Телефон зазвонил. Трубку сняла Ханна. Она отвечает на звонки, даже находясь в ванной, — оказывается, телефон «берет» и там.
Двери в моей квартире тонкие, и я услышала:
— Нет, нельзя, она уединилась.
Высмотрев свежий ломоть хлеба, я старалась предугадать реакцию своего организма на тост с маслом, когда снова зазвонил телефон.
— Извините, нет, она пребывает в уединении. Так повторилось несколько раз: пауза, телефонный звонок и разговор об уединении.
После третьего звонка во мне пробудился интерес. В замедленной реакции виновато похмелье: оно делает меня туповатой и безразличной к происходящему. Синапсы[40], знаете ли, барахлят с утра пораньше.
Взяв хлеб и масло, я захлопнула дверцу холодильника и выдержала секундную паузу, прежде чем позвать Ханну.
— Да? — отозвалась она из-за двери.
— Это я уединилась?
— Нет, насколько мне известно.
Я восприняла услышанное с облегчением. В принципе я ожидала такого ответа, ибо не припоминала каких-либо событий прошлого вечера, от которых хотелось бы спрятаться, но рада была услышать подтверждение со стороны. Пока хлеб поджаривался, телефон звонил дважды. Я доставала нож из ящичка со столовыми приборами, когда в голову пришла новая мысль.
— Ханна, — позвала я снова.
— Что?
— Это ты уединилась?
— Да, — ответила подруга, и шум фена лишил нас возможности общаться через дверь.
Я понесла тост с маслом в вылизанную до блеска гостиную — даже в уединении Ханна все аккуратно складывала и убирала в угол, — и опустилась на диван. Включив телевизор, я переключала каналы, пытаясь найти что-нибудь интересное, но сегодня меня ничто не могло увлечь. Похмелье не позволяло вслушиваться в интервью со всякими гуру учений «помоги себе сам» и запоминать, как приобрести дешевые авиабилеты. Я бездумно пялилась на экран, жуя тост и меланхолически гадая, когда отпустит ужасная головная боль.
Дверь ванной комнаты открылась через десять минут.
— Не могла бы ты найти мне таблетку ибупрофена? — спросила я, откидывая голову на спинку дивана и закрывая глаза. В утренних новостях обещали солнечный и холодный день, с пронизывающим ветром и максимальной температурой, обозначенной однозначными числами. «Дорогие телезрители, не забудьте теплый шарф». — Они в аптечке за зеркалом.
Через несколько секунд Ханна попросила вытянуть руку. Я подчинилась.
— Телефон замолчал, — сказала я, собираясь с силами. Скоро поднимусь и дотащусь до раковины. Через минуту смогу налить стакан воды и проглотить две таблетки.
— Я его отключила.
— О-о!
— Ты неважно выглядишь, — сказала Ханна, бодрая как огурчик. Вот уж чьи синапсы функционировали просто любо-дорого.
— Похмелье.
— Это из-за пятого бокала. Я выпила четыре и чувствую себя прекрасно, — сообщила Ханна как-то слишком оживленно для затворницы.
Тяжело вздохнув, я зажала ибупрофен в кулаке. Мне хотелось узнать, почему подруга «в уединении», но я была не в состоянии понять ответ, пока не отпустит боль. Я села прямо и открыла глаза. Ханна сидела рядом, с распухшими щеками и не виданным мною прежде двойным подбородком.
Лишь через секунду до меня дошло, что с подругой что-то не то. Веки опухли и набрякли после ночи разгула, и одурманенный алкоголем мозг с пьяной логикой не обнаружил в увиденном ничего странного: опухшие глаза — опухшие зрительные образы. Но нет, глаза такие трюки вытворять не способны. А Ханна — вполне.
Я закрыла глаза, не в силах видеть подругу с незнакомым обрюзгшим лицом — не потому, что она неожиданно приобрела комичный вид, просто я не сомневалась: объяснение будет длинным, пуганым и абсолютно безумным. Вот в чем заключался пресловутый план: каким-то образом отрастить на скулах несколько лишних фунтов плоти и так спастись от Джильды.
— Ты, наверное, думаешь…
Я шевельнула рукой:
— Нет.
— Но я хочу сказать…
Я снова заставила Ханну замолчать. В этот раз подруга подчинилась и молча ждала, пока я кое-как поднялась с дивана и поплелась к раковине. Наполнив стакан водой, я проглотила две таблетки и несколько раз глубоко вздохнула. Хотя лекарство еще не успело всосаться в кровь и разойтись по организму, мне стало легче от сознания, что помощь на подходе.
Я налила стакан апельсинового сока — тост успокоил желудок и сделал мысль о витаминах-углеводах вполне сносной — и встала в арке, отделявшей кухню от гостиной, рассматривая Ханну. Ее трудно было узнать. В парике с высветленными прядями, с голубыми тенями и пухлыми щеками подруга решительно ничем не напоминала себя. Передо мной был новый подвид человека — «ханнас затворникус».
— Я готова, — сказала я, подчиняясь неизбежному. Все равно деваться было некуда — в гостиной нет потайной двери, через которую я могла бы удрать. — Объясни, что происходит. Твой лимит — сто слов.
— Я прикончила себя, — с улыбкой сообщила подруга. — Вот, уложилась в три слова.
Целью краткости является точность. Это не предлог, чтобы еще больше запутать ситуацию.
— Как это — прикончила?
— Прикончила себя. Все, конец. — Ханна посмотрела на часы. Семи еще не было, но минуты, как помнит читатель, летели. — Разве тебе не надо забежать в душ?
Какой душ?!
— Что ты хотела сказать — прикончила себя?
— Герцогиня Нотгангемская разоблачена, — пояснила Ханна.
Легче мне не стало. Большая часть информации по-прежнему оставалась скрытой. Ханна на совесть потрудилась над изменением внешности, и сейчас, глядя на нее, я не могла отделаться от жуткого, неприятного и убедительного ощущения, что она действительно прикончила себя.
— И кто ты теперь?
— Джерри Уэбстер, — с готовностью ответила Ханна.
— Джерри Уэбстер?
— Актриса из Роквилля, штат Мэриленд. — И Ханна с каким-то облегчением начала рассказывать биографию Джерри Уэбстер: — У меня есть старшие брат и сестра. Брат работает дантистом, в свободное время увлекается кулинарией. Сестра — воспитательница в детском саду, замужем за очень скучным инженером. У меня одна племянница. Я училась в Американском университете округа Колумбия, где открыла в себе любовь к актерскому ремеслу. Сначала выбрала специальностью испанский язык, но на втором семестре первого курса перешла на драматическое искусство. Третий курс училась в Королевском Шекспировском обществе в Лондоне. Однажды даже оказалась в двух шагах от Джуди Денч, но ее окликнули прежде, чем я успела представиться. Горячая поклонница Феллини и Дороти Арцнер, любимое блюдо — курица пармиджиана[41], в будущем надеюсь стать режиссером.
