— Пошли уже, — принялась уговаривать меня она. — Ничего из твоей затеи не получилось — сама же видишь.
И я действительно видела, но уходить не хотела из принципа.
Наконец подошел автобус.
Из него вышел один-единственный человек. Это был шкафообразный мужчина в кепке. Мужчину шатало.
— Идем быстро! — рявкнула Танька и бросилась за остановку.
Но ЭТО было выше меня.
— Купите редис! — выкрикнула я и сунула корзинку с редиской прямо под дядькин нос. Дядька покачнулся, но все же устоял на ногах.
— Купите редис, мужчина, — уже тише сказала ему я, ставя корзинку на землю.
— Зачем? — Он посмотрел на меня абсолютно равнодушно.
— От худосочия, — пискнула я в ответ.
— А-а-а-а, — осклабился дядька.
Он пошарил в карманах, после чего извлек из них мятую пятирублевку, засунул ее в мою корзинку и, переваливаясь, пошел в сторону садов.
— А как же редиска, дяденька? — крикнула я.
— Сама пожуй, деточка, — было мне ответом.
Через десять минут мы с Танькой были в магазине. Наелись. Только ее шоколад был веселым, а мой — грустным. Ведь в бизнесе, как и в шоколаде, самое главное — игра. А остальное — мишура — фантики.
Про весну
На! Возьми!
Чем пахнет весна? Дерьмом, дождем, выползшей из-под снега землей, бабками в болоньевых плащах и рассадой в йогуртовых баночках — невесть чем она пахнет, если по-честному, а ведь все-таки как хорошо от этой правды, как легко дышится и как же хочется дышать. Этой весной я нарушила все правила; так вот запросто — взяла и плюнула на условности, как будто тузы из колоды вытянула, а остальное вышвырнула — попробуй, поиграй. В два часа дня я надела красное пальто и губы тоже красным накрасила, а потом минут десять смотрела в зеркало, то веселая, то грустная — обезьянничала, конечно же, чтобы полюбить себя навсегда. В два десять (а десять минут на любовь до гроба — это более чем достаточно) я достала большой белый пакет, положила в него двух динозавров с фломастерами и одну собачку с постной, какой-то, по-моему, даже заячьей, мордой, ну и зонт, само собой, засунула, а потом вышла на улицу. Далеко — за весной и близко — на почту. Нет, сначала я немного струсила — минут пять себя не любила: и машины ехали, и брызгались отвратительно, а с неба капало и зонт ломался от ветра. Правда, я тебя не обманываю — честное слово, все так и было, а дальше… А дальше я вспомнила, что пальто у меня — красное, и губы красные, и нос наверняка тоже красный, потому что замерз. И если бы колода была полной, то я бы наверняка расстроилась — сжалась, и пакетик в угол поставила, и закурила бы, вероятно. Но у меня была весна, и четыре туза в кармане, и ломкий зонт. А поэтому я подумала, что барышня в красном с полным пакетом динозавров и еще одной отвратительной собачкой — это же, Господи, чудо какое-то. Самое настоящее чудо, так я и подумала, вдохнула весны, выдохнула зиму и пошла ловить авто. И вот ты не поверишь мне, но первое же — а в моей спальной кишке это нонсенс — первое же остановилось. Просто так. «Мне по пути». Чудо — это только на миг, на крохотную какую-то секундочку, у чуда нет телефонных номеров, двухкамерных холодильников и аппендицита, чудо не меняет лотки котам и не читает журнал «ГастрономЪ». До двери. До засаленной пенсионерами ручки. До «никогда больше не увидимся». До следующей весны.
Я бы проиграла на почте — там нельзя выиграть. Коробки в два раза меньше моих динозавров, и женщина с грудным голосом, и все какие-то несчастливые — как будто части своих сургучных передач, «Помни, что я про тебя помню, не забывай». Но я была в красном, с красным носом и динозаврами, и женщина с грудным голосом складывала мои посылки, а несчастливые помогали заполнять бланк и охали, что я такая неэкономная и так завышаю цены на мезозой. Мы резали картон на квадратики, подпихивали их под плюшевые бока, и ругались на бесконечные бланки, и смеялись над чьей-то фамилией. Когда я уходила, они желали мне счастья, своими пластиковыми собесовскими ртами желали, и это самое нарядное, что в них было, — в рот не помещающиеся рты.
А дальше получился книжный. Ничего другого и не могло бы получиться. Полки-столики-лестницы — мне нужно два любовных романа, два тома классики, новый Кинг и алфавит. Я купила девять книг. Десятая была плохая, но с фотографией. Я не для себя ее покупала — в подарок.
— Вы так на нее похожи!
Она провезла книжкой по магнитному квадрату.
— Очень похожи! Только, конечно, моложе.
— И как вам она?
— Веселая девка! — Она начала выбивать другие книги.
А потом я гуляла по бульварам. По Черноморскому, Чонгарскому и Симферопольскому. Змейкой. Змеей. Веселой девкой без башки. Сучкой в красном. И, конечно же, к маме пришла. Сучки всегда приходят к маме.
— Ма, я веселая? — спросила у нее я.
— Чудо мое глупое, — ответила мне она. — Что-нибудь за сегодня придумала?
— Про весну напишу, — ответила ей я.
— Кто же про весну не читал? — хмыкнула мама. — Разве про нее можно по-новому?
— Она будет как будто бы в руке.
— Тоже мне — роскошь. — Мама еще раз хмыкнула и села на диван. — И как же это ты сделаешь? Как будто бы они весны не видели…
— Я напишу им «На, возьми!»
— И этого будет достаточно?
— Не знаю. Но я по крайней мере попробую.
— Ты прямо так и начнешь?
— Да, я так и начну.
