Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 141
— Достоин… Знать бы, кто и чего, — проворчал Меркулов.
— Масса спектаклей о любви на самом деле с умышленно скрытым пространством, в котором иная сторона любви развивается и живет, — из той же категории. Ведь и влюблённый человек отталкивает, топчет и уничтожает людей, только других, как и актёр вне сцены. Как и мы с вами. Почти каждый день. Но открывать пространство решаются единицы. Народ требует иллюзию! Лозунг бездарностей. Не народ требует, а они навязывают. Любовь — драма, трагедия или счастье только двоих, столетиями говорят нам. И опять лгут. Никто ни разу за эти годы не показал, что такое «та самая» любовь. Ведь это вовсе не муки земные. Никто, Василий Иванович. Очень хорошо раскрыл тему Бердяев в работе «Смысл творчества». Подумайте, сколько сердец сбережет «посягнувший»! Совсем одиозно-мерзкие, но захватывающие сюжеты опустим. Желающих поупражняться — пруд пруди. Там со временем и утонут, как и предшественники. Утопив и потерянную когда-то способность владеть не пространством, а духом сцены, духом кадра, человека, наконец. Останутся же видящие в любом проявлении жизни, да что там, в каждом проходящем трамвае — любовь. И «Острова» обязательно будут появляться на экране, как и в океане! Не может океан без островов.
— Здесь я полностью согласен, — неожиданно вставил Меркулов, — полностью. И каких актеров спас! Попасть на такой маяк… Освещает единственный фарватер и до самого горизонта! Замечательная картина.
— Да, лопнул нарыв. А если согласны, где же они на сцене? Острова? Нет… подёрнулись жирком мэтры… посоловели от похвал и наград. Заслащавели. Вот эти единицы и приближают нас к реальности. Настоящей. К способности переживать не только за Кончиту или Догилеву, а за боль и страдания всех без исключения. За совершенно иные проявления любви. Не вам объяснять, что только это может объединять сцену и зал, постановку и жизнь, отдельного человека со всеми на земле.
Сергей достал платок и промокнул нос.
— Простите, — сказал он.
Хозяин кабинета тут же воспользовался паузой:
— Да, в вашем котле прибыло… Остыть не даёте.
— В нашем, нашем котле… Я очень надеюсь… Василий Иванович… Кстати, суть любви, — продолжил он, — легко перепутать с многочисленными привлекательными гранями такого предмета. Бесы здесь постарались. Хотя бы с гамлетовским желанием мстить, убивая и выдавая свои действия за правильные и неоспоримые. Я говорил об этом… Оправдывая любовью. Нет, солгал. Любви там ни в одной строчке. Пьеса — удивительное пространство её отсутствия. Да что там, зловещее кладбище! Остальное же — витиеватые размышления на тему «какие же букашки вкруг меня», — гость сглотнул. — А вы? Что делаете вы? Невозможное. Надкусываете запретный плод и добиваетесь одобрения зала. Добиваете. Иначе вышвырнут из цеха. Опять ложь, правда, беспроигрышно и не задаром. Научились! Кассово уже несколько столетий! Как ответ держать-то будете? Как?! — он сокрушённо покачал головой. — Хотя жалко мне вас. Почти невозможно устоять и не сорваться в бездну, когда мэтры являют пример. Помните самоутверждение человеческого «я», музыку земли, а не сфер? Вот тут-то она и стелется, и стелется. Во всю свою мощь. А нужно-то всего ничего — не почувствовать боль и переживания Клавдия, убийцы отца. Несомненного, конечно, злодея. Необъяснимой вспышки света во тьме драмы. Десятисекундной и погасшей. Не понять и не услышать всю боль раскаяния, что разрывает его сердце. Единственный монолог, что трогает вас. Обязан тронуть! Если вы ещё человек.
— Да вам никак нравится этот персонаж?! — воскликнул Меркулов.
— Любимый! — Сергей грустно посмотрел на него. — Но это всего лишь искра человечности — ведь так и не решился покинуть Ясную Поляну. И лишь сотая доля страниц, заполненных ядом. Ведь муки Клавдия так же велики, как и пустота в душе Гамлета. Триста лет от вас лишь требовалось говорить миру, что их не было! Это у автора их не было… мук. Лишь попытка. У постановщика… тоже. А значит, и у зрителя. Обман состоялся. Иллюзию приняли за жизнь. А дальше вполне логично и отомстить. Зал одобрит. Подготовлен. Всё. Человечество потерпело поражение. Задача бесов выполнена. Учебное пособие для башни готово. — Он на секунду замолк.
— Для башни? — удивился режиссёр.
— Для нее… Вы уже на пороге… но об этом чуть позже… — и торопливо добавил: — Всё впереди, Василий Иванович… ох какое длинное это «всё».
Его собеседник лишь пожал плечами.
— Так я против покушения на то, — Сергей неожиданно повысил голос, — на что человек не заслужил права поднимать руку. Не позволю разрушать подаренное твари Творцом. — Он достал платок, вытер со лба пот и тихо произнёс: — Говорю, говорю, а сам чувствую, что ни хрена не могу объяснить.
— Да нет, что-то есть, — улыбнувшись, примирительно заметил хозяин кабинета. — Хотя вам предъявят массу аргументов в защиту существующей точки зрения. Нароют.
— И рыть не надо. Выпущены шаблоны под названиями: учебник по тому-то, курс по такому-то. Все предусмотрено и вбито. Крепко вбито. Только курс не тот. Маяк на «Острове» остался в стороне, но светит. И вопреки, а не благодаря «учителям». Но вы ведь уже тронули символы… остался шаг… Я правильно читал вашу биографию — до театрального образования…
— Иркутский политехнический.
— Тогда понятно, почему трогаете, приближаетесь. И вообще слушаете…
— Может, ещё по маленькой? — Режиссёр потянулся к чайнику.
— А почему бы и нет? — отодвинув стул и устало садясь, кивнул Сергей. Атмосфера приобрела на несколько минут доброжелательный и приятный оттенок. Став настоящей правдой.
— А почему бы нет? «Ну, нет так нет», отвечал один мой знакомый на такую фразу, — наполняя чашку, по-доброму усмехнулся хозяин. — А у вас щеки красные, — продолжая улыбаться, добавил он, медленно переведя взгляд с пустой банки из-под баклажанной икры на гостя. — Надеюсь, не от стыда за доклад «О фальши как главном предпочтении искусства»?
Оба рассмеялись.
— Это от волнения. А знаете, водку надо покупать только зерновую, традиционную на Руси до коммунистов. С нее сложно спиться.
— Вы полагаете, что те халтурили?
— Отдельным указом запретили. А вы думаете, фронтовые сто пятьдесят грамм выдавали из зерна? Когда хлеб был по карточкам?
— Логично, — заключил хозяин кабинета. — Ну, будем, что ли? — И через секунду, крякнув, поставил чашку на край стола.
Сергей залпом, не морщась, опрокинул свою. На этот раз он закусил плотно, почувствовав необходимость. Затем, тщательно вытирая пальцы платком, неторопливо произнес:
— Ещё пару слов… о Дали и Микеланджело. Прямо говоря, между ними пропасть. Ведь путь на этике не заканчивается. Настоящий лишь начинается.
— И куда же ведёт он дальше?
— К её вершине. Вершине нравственности. Название которой — вера.
— Вы полагаете это как путь?
— Единственный и любого художника. Как Бердяев и Булгаков. От ярого марксиста к философии духа. Порою человек идет к цели всю жизнь. Иногда проходит три стадии за год. Уже на склоне. А случается, даже не ступает на него, но художником числится, и приказано поклоняться!
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 141
