* * *
Набежали новые занятия, задачи, проблемы. Братья Перцовы вспоминались часто — как добрые старинные знакомые.
Но среди новых дел я, случалось, задумывался о том, что надо бы еще поискать — найти какие-нибудь документы, разыскать потомков… С поисками документов дело не пошло: письма, бумаги Перцовых, очевидно, разбрелись между родственниками. Но как их найти? Может быть, взять все адреса Перцовых, обитающих в городе Москве, и каждого спрашивать: "Простите, вы не внук или правнук того Перцова, который знал Пушкина или Герцена?"
Известно, что Перцовы родом из Казани. Их дом был важным центром культурной жизни старого города. Кроме Пушкина, там бывали Лобачевский, Лев Толстой и другие замечательные люди… Но в Казань мне никак не удавалось съездить. — Нет ли у вас там архива Перцовых? — допрашивал я приехавшего в Москву казанского ученого Ефима Григорьевича Бушканца.
— А вы не смотрели у Петра Петровича Перцова? Ведь он наш, казанский, и, должно быть, из той же семьи.
Петр Петрович Перцов был довольно известным в свое время поэтом, философом, искусствоведом. Принимаюсь читать его воспоминания, вышедшие в 1932 году, и уже на первых страницах узнаю, что он — племянник Эраста и Владимира Перцовых, сын одного из младших братьев. У Петра Петровича нашлось много интересного про старую Казань, еще больше — о литературном мире на рубеже XIX–XX столетия. Вспоминал он, правда совсем немного, и о своих дядях.
Петр Петрович Перцов скончался в глубокой старости, уже после Великой Отечественной войны.
А как же найти потомков Эраста и Владимира Перцовых? Пишу в разные архивы, добываю справочные книги о Казани и Казанской губернии. Даже по радио обратился. Однако ничего нет.
Однажды прихожу на заседание научного студенческого кружка Московского историко-архивного института. Руководитель Сигурд Оттович Шмидт рекомендует меня как представителя "детективно-исторического жанра", и в качестве такового я долго и усердно рассказываю о таинственных героических корреспондентах Герцена, которых так трудно и интересно искать. Рассказал и о Перцовых.
Потом были вопросы, и одна девушка в очках задавала их настолько умело, что докладчик должен был с деланным смехом признать кое-какие ошибки и неточности своего изложения.
После того как все кончилось, Наталья Сергеевна Рогова подошла и задала еще один вопрос: желаю ли я познакомиться с ее знакомыми, которые — не кто иные, как… прямые потомки Владимира Петровича Перцова… "Случай ненадежен, но щедр…"
Так одним зимним днем мы оказались в квартире старинного домика в Молочном переулке. Здесь жила семья Перцовых: Екатерина Михайловна Перцова, ее сын, художник Владимир Валериевич Перцов, прямой правнук Владимира Петровича. Пока мы разговаривали, его жена, Татьяна Владимировна, распоряжалась бытом и поведением маленького Владимира Владимировича, того самого, чей прапрадед сто шесть лет назад копировал для Герцена секретные циркуляры и царские резолюции.
Мы долго разговаривали в тот вечер.
Я рассказывал про Владимира Петровича Перцова. И мне про него рассказывали. А с большого портрета на стене смотрел на нас молодой человек с лицом утонченным и насмешливым, в черном чиновничьем облачении — как полагалось в конце царствования Николая.
— Вот, — сказала Екатерина Михайловна, — Владимир Петрович… Вслед за тем она положила передо мною маленькую фотографию:
— Эраст Петрович…
Мы разглядывали старинные письма и фотографии, разветвленное родословное древо Перцовых. Рассказы о Пушкине и Герцене сохранились в семейных легендах, хотя многое за столетие забылось, приобрело фантастические очертания…
Но одну запись, сделанную Петром Петровичем Перцовым, запись, сохранившуюся в этой квартире, нельзя не включить в наш рассказ. В апреле 1940 года Петр Петрович записал:
"Если не считать Эраста Петровича, которого я знал, то Платон Петрович был единственным из моих дядей (взрослых), который помнил Пушкина. Он присутствовал на том обеде у Эраста Петровича (в сентябре 1833 года), где был гостем Пушкин. Обед происходил в большой зале нашего фамильного дома на Рыбнорядской улице (собственно, на Рыбной площади) в Казани (теперь улица Куйбышева).
Квартира наша помещалась во втором этаже, окнами на площадь. Теперь дом сильно перестроен: антресоли обращены в третий этаж, парадный подъезд уничтожен и пр. Из передней через боковую дверь попадали прямо в залу, и с этим связан рассказ, что Пушкин, приехавший в домашнем костюме, так как условился с Эрастом Петровичем, чтобы никого постороннего не было, очень смутился, увидав через эту дверь много народу в зале. Он подумал, что Эраст Петрович нарушил условие и назвал гостей, — попятился и хотел из передней улепетнуть домой. Но Эраст Петрович успел перехватить его и объяснил ему, что никого постороннего нет, а, несмотря на многолюдство, все это одна наша семья. Тогда Пушкин оправился и вошел в залу.
Платону Петровичу как раз в том сентябре минуло уже 20 лет, но тем не менее он не мог рассказать ничего запоминающегося об этом посещении или, вернее, я по своей тогдашней глупости (я был, конечно, поклонником Писарева) не умел его расспросить. Помню только его указание в нашей зале места, где сидел Пушкин: "Вот тут сидел я, а тут — Пушкин". Теперь как-то странно вспомнить это, странно думать, что знал человека, который обедал с Пушкиным.
После обеда Пушкин и Эраст Петрович сели играть в шахматы. Тут другое воспоминание — одного из младших дядей, Александра Петровича, которому было тогда 14 лет. Он мог вспомнить только огромный ноготь на пальце Пушкина, которым тот передвигал фигуры и который, видимо, запомнился ему как нечто ранее не виданное. Никаких других подробностей об обеде и об этой шахматной партии я, к сожалению, не могу сообщить. Не знаю даже, кто выиграл партию. А между тем, зная впоследствии (около 1890 года) вдову Эраста Петровича (я даже не раз пил у нее вечерний чай), я мог бы, конечно, обо многом ее расспросить. Но проклятая писаревщина сидела тогда почти во всех юношеских умах. А выпороть нас никто, увы, не догадывался…"
* * *
Я иногда открываю 26-й том академического собрания Герцена и отыскиваю «свое» письмо — то самое, которое обнаружилось в жандармских бумагах.
Письмо № 338. Дата: "после 13(1) мая 1858 года". Текст: "Я был у вас и не застал — зайду в четверг, завтра я занят".
Наверное, каждый день на земле пишутся сотни записок буквально такого же текста.
Может быть, самое главное — в истории, литературе, любом деле — помнить, сколько необыкновенного может скрываться вот за такой тривиальной строчкой…
Может быть, когда-то и мы узнаем все, что за ней скрывается. Ведь "случай ненадежен, но щедр…"
Глава 9 ПОХИЩЕНИЕ
Родился и жил я, подобно всем русским дворянам, в звании привилегированного холопа, в стране холопства всеобщего.
