Отношения Мадам с прессой по-прежнему безоблачные. В частности, «Time» так описывает посещение фабрики на Лонг-Айленде, организованное специально «для скептиков, которые не верят, что кремы Рубинштейн делаются из натуральных продуктов». По словам журналиста, они увидели там нескончаемые ряды полураскрытых кувшинок: как только они раскроются, вытяжку из них введут в кремы, пудры и губные помады. Сотни ящиков огурцов соседствуют со снопами итальянской петрушки, горами яиц, масла, бидонами сливок, корзинами с грейпфрутами и другими фруктами и овощами. «Мадам Рубинштейн по справедливости гордится своей косметической продукцией, известной удивительными целительными свойствами: кожа трепещет от наслаждения».
В 1928 году Елена удостоивается особого внимания «New Yorker»: четыре полосы, под которыми стоит подпись «Джо Сверлинг», посвящены прославлению «Женщины без родины». Принимая интервьюера, Мадам надела свои лучшие драгоценности. «It’s «gude» for publicity (хорошо для рекламы)», говорит она «на причудливом диалекте, смеси английского, польского, французского и немецкого».
Журналист рассказывает историю ее успеха: «На нее работают три тысячи служащих в самых разных странах мира, не считая многочисленных клиенток, которыми ее обеспечивают пять тысяч рекламных агентов. В Америке есть города, где работают дистрибьюторы Елены Рубинштейн, но нет агентства Форда».
В статье подробно рассказывается о причудах Елены, например о мании писать письма своим служащим: такие письма она пишет чуть ли не каждый день и часто на оборотной стороне меню, экономя бумагу. Или о ее странной особенности забывать имена своих служащих. Многие работают с ней долгие годы, но она упорно называет их Толстяк, Глухой, Кривой Нос. Кое-кто считает эту довольно оскорбительную фамильярность сознательным желанием вывести собеседника из равновесия, потому что во всех остальных случаях память Елены безупречна. Она хранит в памяти мельчайшие детали. Если мебель в каком-нибудь салоне хоть немного передвинули, она и это замечает.
Журналист с улыбкой говорит о ее недостатках и достоинствах, которые так часто вступают в противоречие друг с другом. Мадам — живой парадокс, ей свойственны одновременно и бережливость, граничащая со скупостью, и щедрость, доходящая до мотовства. «Она может ничего не покупать себе целый год, нося одну и ту же шляпку, а потом за три дня истратить безумные деньги, увлекшись покупками. Ее гардеробы в Париже и Лондоне ломятся от вещей, которые она ни разу не надевала».
Освоив искусство рекламы, Елена прибегает к ней и в тех случаях, когда речь заходит о ее личной жизни. Все ее признания тщательно продуманы, обманы ловко пригнаны, образ тщательно отработан. Она фотографируется и позирует для картин только у себя дома, элегантно одетая, в великолепных украшениях, окруженная изящными вещами, свидетельствующими о ее прославленном вкусе. Есть портреты Елены в белом халате: она позирует в салоне красоты или на фабрике. Художникам приказано улучшать свою модель, фигуру изображать более стройной, лицо более молодым. Фотографии должны быть отретушированы.
Фотография Сесила Битона, на которой Елена стоит возле беломраморной статуи работы Эли Надельмана, имеет два варианта — до и после ретуши. На первой фотографии Мадам сделала пометки черными чернилами, прося прибавить ей волос, подправить линию плеч, убрать морщинки с лица и рук. Результат впечатляет. Елена без вмешательства хирургии, электрического массажа и пилинга сбросила десять лет.
Волшебство техники…
«Тюбик сейфу не товарищ»
Генри, Эммануэль и Мейер Леманы, три брата, три компаньона, три self made men, успешных мужчины, эмигрировавших в Америку и завоевавших ее. Они родились в Германии, в состоятельной еврейской семье, обязанной благополучием отцу, Абраму Леману, торговцу скотом. Все трое выросли и уехали один за другим искать счастья за океаном.
Самый старший из троих, Генри, первым отправился в Новый Свет в 1844 году, когда ему исполнился двадцать один год. Он обосновался на Юге, где фермеры выращивали хлопок на плантациях, которые обрабатывали черные рабы. Кузен одолжил ему денег, и Генри стал продавать фермерам продукты питания, объезжая с фургоном плантации.
Через год, воспользовавшись хлопковым бумом, он открыл магазин в Монтгомери, крупном городе Алабамы.
Его средний брат Эммануэль приезжает в Америку в 1847 году. Братья работают вместе и еще год трудятся как каторжные, а потом открывают другой магазин, гораздо больше первого. На нем красуется вывеска «Г. Леман & Бразерс» — Генри Леман и братья. В нем предлагаются примерно те же товары, но ассортимент их гораздо шире: семена, удобрения. У фермеров часто не хватает денег, и они привыкли расплачиваться за продукты и посевной материал хлопком.
Когда к братьям в 1850 году присоединяется Мейер, магазин меняет вывеску и называется теперь «Леман Бразерс». Леманы не только торгуют, но и дают фермерам деньги в долг, потом они начинают заниматься недвижимостью. После кончины Генри, умершего в 1855 году от желтой лихорадки, Эммануэль и Мейер продолжают расширять свою деятельность. Вскоре они сосредоточиваются на торговле хлопком. В 1858 году братья решают открыть отделение своей торговой фирмы в Нью-Йорке. Фирма продолжает расти, и начиная с 1887 года ее представительства уже работают в Европе и Японии. В начале ХХ столетия «Леман Бразерс» — самая крупная и всеми признанная компания, специализирующаяся на продаже хлопка, которая при этом торгует и другим сырьем, а также сахаром, зерном, кофе и нефтью.
В 1897 году умирает Мейер (его брат проживет еще десять лет), и фирма переходит к следующему поколению Леманов.
Компания преобразуется в инвестиционный банк «Леман Бразерс», который вкладывает деньги в универсальные магазины, сигареты «Филип Моррис», ткацкие и швейные фабрики. Какое-то время Леманы сотрудничают с банком «Голдман Сакс», а впоследствии становятся его конкурентами. Почти все фирмы, в которые они вкладывают деньги, принадлежат евреям. Обосновавшись в Нью-Йорке, братья Леманы сразу же столкнулись с антисемитизмом, который царил в среде богатой буржуазии wasp, тогда как в Алабаме их как выходцев из Европы принимали очень радушно.
В Нью-Йорке высший свет отверг Леманов, и они продолжали жить своим кланом, как многие другие богатые еврейские семьи. Эти люди и не стремились занять свое место в среде, не желавшей их принимать, они создавали собственную среду, свои сообщества и свои клубы. Детей растили в соответствии с духом времени, все мальчики учились в самых престижных университетах Лиги плюща, но зато все Леманы, и юноши, и девушки, заключали браки только со своими единоверцами.
Мужчины семьи Леман ничего не смыслили в косметике. Они работали в сфере мужских интересов. Но у них были жены, сестры, дочери, племянницы, которые пользовались косметикой. Зато у мужчин Леман было коммерческое чутье. Опытные бизнесмены не могли не обратить внимания, насколько широко развернулся рынок косметических товаров, и прекрасно поняли, какую могут извлечь из него выгоду.
Они собрали сведения. И выяснили, что фирма Елены Рубинштейн имеет прочное положение и приносит большой доход. Они изучили баланс фирмы. В предыдущем году сумма оборота фирмы составляла два миллиона долларов, прибыль равнялась девятистам шестидесяти тысячам долларов. Предприятие было создано еврейкой польского происхождения. Все, что Леманы выяснили, их устраивало. Колебаний у них не было: фирму нужно было покупать, делать из нее акционерное общество и наводнять рынок продукцией мадам Рубинштейн, сохранив гламурность бренда.
