Книга Форпост. Земля войны - Олег Шабловский

Ласковый теплый ветерок гнал волну по зеленому морю разнотравья, в котором по самое брюхо утопали низкорослые, мохнатые лошаденки. Восседающий на гнедом жеребчике Шевченко во всю глотку распевал:

У меня жена, ой, красавица,

Ждет меня домой, ждет, печалится.

Весна, солнце, бескрайний степной простор, верный конь – что еще нужно для хорошего настроения? Сам себе прапорщик виделся этаким лихим казаком, настоящим степным орлом, хотя истинные казаки, скорее всего, умерли бы от смеха при виде Виктора, неуклюже елозящего на холке скакуна. Да и сравнили бы не с гордой птицей, а, разве что, с собакой, сидящей на заборе. Но, к счастью, развеять простодушные заблуждения спецназовца было просто некому. Двое остальных всадников, входящих в состав патруля, держались в седлах, а вернее, на заменяющих их попонах из толстой кожи зубра, так же как и их командир, если не хуже, и, значит, испортить Виктору настроение ехидными замечаниями никто не мог.

Да и внешне на каких-нибудь донцов или кубанцев маленькая кавалькада походила весьма отдаленно. Коренастые, неказистые степные мустанги несли на себе наездников, чьи довольно живописные наряды напоминали, скорее, одеяния североамериканских индейцев из гэдээровских вестернов, в которых славных туземцев с успехом изображали югослав Гойко Митич и набранные в качестве массовки сыновья и дочери казахских степей. Разве что, на головах всадников красовались не птичьи перья, а пошитые из звериных шкур остроконечные колпаки, а загорелые, обветренные, гладко обритые физиономии украшали длинные усы как отличительный признак воина-дружинника. У каждого воина при себе имелся арбалет «мейд-ин-Петрович» с тремя десятками болтов, а на поясе – мачете в ножнах и кобура с «ПМом». Боеприпасов к огнестрелу, даже с учетом трофеев, взятых в «Эмиратах», оставалось крайне мало, и берегли их для экстренных случаев. Только каждый дружинник, уходящий на патрулирование восточной границы, брал с собой пистолет и одну полную обойму к нему. Четвертый боец маленького отряда в оружии не нуждался вовсе, мать-природа и породистые родители щедро одарили его крепкими мышцами, тонким слухом, прекрасным обонянием и острыми клыками. Абрек, а именно так звали достойного сына черныховской Пальмы и ухнувшего в неизвестность вместе с пограничным нарядом чистокровного «немца» Аслана, являлся полноправным членом патрульной группы Виктора.

Я вернусь домой на закате дня,

Обниму жену, напою коня, —

продолжал немилосердно фальшивить пребывающий в лирическом настроении прапорщик, нимало не беспокоясь по поводу музыкальных пристрастий едущих позади подчиненных. Впрочем, Илья Пермяков и Валерий Камлоев давно уже привыкли к причудам командира и даже пытались подтягивать по мере своих более чем скромных возможностей. Абреку же вся эта какофония, производимая спутниками, была абсолютно, что называется, «по барабану», поскольку, несмотря на свои большие, мохнатые, чуткие уши, в музыке он совершенно не разбирался.

А Шевченко пребывал на седьмом небе от счастья. Еще бы – в очередной раз удалось под благовидным предлогом (мол, служба, ничего не поделаешь) смыться из дома, где его с нетерпением ожидала не одна, а целых две жены, окружавшие его двойной любовью и заботой и одновременно с удвоенным рвением треплющие несчастному нервы. Чуть более полутора лет назад Жанна подарила бывшему спецназовцу шустрого карапуза, названного Святославом. Немногим раньше Виктор, справившись, наконец, с ревностью Жанны и сломив сопротивление гордячки Оксаны, взял ее в дом второй женой. Двоеженство прапорщика нареканий и косых взглядов не вызвало, поскольку большинство мужчин – основателей Спиридоновки и Замка – также имели по две законные супруги.

После долгих трений и конфликтов девушки смирились со своим положением, нашли общий язык и уже совместными усилиями принялись воспитывать и «пилить» непоседливого благоверного. Народная мудрость гласит: «Первый год жена – милочка, второй – пилочка, на третий год – лесопильный завод». И если мягкую, покладистую Жанну еще можно было на третьем году совместной жизни назвать «пилочкой», то бывшая пристав-исполнитель в силу своего ершистого характера, к тому же находясь на шестом месяце беременности, уже сейчас с большим успехом заменяла деревообрабатывающий комбинат. Впрочем, несмотря на обычные в каждой семье трудности и проблемы, Шевченко был вполне счастлив в браке, тем паче что имел вполне законную возможность время от времени отдохнуть от своего счастья.

На горизонте показалась черная точка, которая, постепенно увеличиваясь, превратилась в груженную корзинами и тюками арбу, влекомую уныло плетущимся осликом. На облучке, повесив солидных размеров нос так, что он едва не задевал землю, и надвинув на глаза огромную кепку-аэродром, дремал Карен, земляк почтенного Ашота Александровича, некогда – водитель автобуса, а ныне переквалифицировавшийся в водителя ишака.

– Эй, извозчик! – окликнул маленького армянина весельчак Илья. – Подними голову, а то носом борозду пропахал. Правила дорожного движения запрещают спать за рулем. Как здоровье? Спина не болит?

Ослик флегматично остановился, подозрительно кося взглядом на невозмутимо усевшегося рядом Абрека, кепка слетела, а возница, встрепенувшись, схватился за арбалет. Но, узнав всадников, успокоился, спрыгнул с повозки и пошел им навстречу.

– Здравствуйте, уважаемые, – носатая физиономия озарилась заискивающей улыбкой. – Как поживаете?

– Здорово, Карен. Твоими молитвами, – откликнулся Шевченко. – Далеко путь держишь?