– Откуда?..
– А то ты не знаешь? Я на кладбище живу. Слухи до меня доходят, а тут в слухах недостатка не было. И ничего удивительного: у тестя следы от петли на шее, дочь сама не своя ходит, сама с собой разговаривает, зять клянется, что ты из замка носа не казала, а тесть, дескать, на охоте в силках запутался, и его ночью в каменоломню повезли только потому, что он еще немного дышал, и хотели, чтобы он у себя, на родине, дух испустил. Вонь шла на мили, даже секретное расследование провели, но поскольку Крутц был графом, никто не осмелился подвергать его слова сомнению, и все кончилось слухами. А вот как было по правде, это мне ваш надзиратель лично рассказывал. Он слышал, что я зол на вас, думал, что-нибудь и ему перепадет, поэтому приполз и рассказал, что в ту ночь творилось.
– Вы ночами работали? – вопросительно глянул на нее Дебрей. – Вдвоем? И уже после свадьбы с Крутцем?
Курделия не ответила. Губы у нее сложились в бледную подковку. Она не смотрела ни на кого.
– Старый прохвост тогда перепил, – выручил ее Вильбанд, – и забыл сторожа освободить. И о том, что говорить надо шепотом, тоже забыл. Поэтому я знаю, что он ей втолковывал. Под конец жизни всю свою злобу на дочь родную вывалил. Кричал на бедняжку, что все из-за нее, что разорился он потому, что она за голодранца вышла. Что она его жены лишила, шансов на потомство, а под конец еще и каменоломни. Что она дурью мается вместо того, чтобы внука произвести. А потом перешел к конкретике и сказал, что ему пришлось самому с шахтерскими крикунами лаяться, потому что она его бросила, а он уже старый и не чародеи, поэтому одного-двух по нервности втихаря из самострела прикончил. Они должны были якобы в этом стволе лежать, но каменоломня мелкая, вонь понемногу наверх выходит, и если ему родная дочь не поможет, то трупы найдут а его повесят. Потом спустился вниз, якобы привязал к веревке гниющего профсоюзника и велел потихоньку тянуть.
Некоторое время стояла тишина. Дебрен – не очень умно, но совершенно сознательно -слегка погладил скалу. Он сидел дальше, чем Вильбанд, но она, кажется, почувствовала, потому что заметно вздрогнула.
– Надзиратель не в счет, – заметил Зехений. – Известно, каждый сторож – пьяница, такому никто не поверит. Нас это волновать не должно.
Она глянула на монаха обиженно, Вильбанд – со злостью.
– Чтоб тебя удар… Зехений. Ты только об одном…
– Это верно, – скромно улыбнулся монах. – Только одна у меня мысль: Богу и народу божьему служить. Рад, что ты наконец это заметил.
– Вали отсюда, – буркнул камнерез. – Курделия, подпиши ты ему эту чертову дарственную и отворяй ворота. Он уже у нас в печенках сидит. Да и без родника мы тоже обойдемся.
Зехений, немного обиженный, но прежде всего обрадованный, уже достал чернильницу. Курделия в нерешительности глянула на Дебрена. Магун тоже не знал, как быть.
Впрочем, принять решение ему помогли.
– Эй, вы там! – загудел зычный, хоть и приглушенный в туннеле ворот голос. – Поднимай решетку! Да побыстрее!
Они стояли напротив ворот, оберподлюдчик впереди, расставив ноги, подбоченившись, конь – боком. Две неподвижные фигуры и два центральных элемента этих фигур, небольшие на фоне массивных тел, но достаточно четко различимые, чтобы считать это случайностью. Дебрен тут же понял, в чем дело.
Вильбанд, кажется, тоже: скрип тележки оборвался сразу же за углом мрачного туннеля, ведущего к опущенной решетке. Дебрен подошел ближе. К самой решетке.
– Отвори, – спокойно сказал Беббельс, не трогаясь с места. – Я здесь по службе.
Висящее рядом с волколачьей мордой бронзовое колесо украшал герб города Кольбанца. На поясе – туба для документов, неотъемлемый атрибут чиновника "при исполнении".
Дебрен перевел взгляд на коня. И на то, что приторочено к седлу, а конкретно – на футляр для арбалета.
– Это тоже… по службе?
Беббельс не обернулся. И неудивительно: женщина не была красивой. Даже в лучшие времена, которые, по беглой оценке Дебрена, закончились не больше клепсидры назад. Буланый конь вспотел, но одолел подъем к замку с удивительной быстротой: свисающие с шеи клочья пены были все еще ближе к красному, чем к коричневому цвету засохших сгустков. С крупа их свисало больше. Значит, удар был нанесен спереди. Это труднее, но приносит больше удовлетворения – если любишь смотреть в глаза умирающим.
– А по-твоему, как? – пожал широкими плечами оберподлюдчик. – Думаешь, большая радость возить эту пакость?
Дебрен покачал головой. Он так не думал. Оскаленные гнилые зубы, остекленевшие глаза, волосы, в спешке отрезанные ножом вместе с клочками кожи. Ну и этот ремень. Самый страшный, потому что он перехватывал отрубленную голову через середину, от уха до уха. Нет. Ничего утешительного в этой картине не было.
– Зачем ты ее остриг? – тихо спросил Дебрен.
– На следствии выяснилось, что Римелиха занималась колдовством. Магией. Белой и без разрешения. И убивала чарами. А эта, – большой палец указал на коня, – ей помогала. И потому сама подпала под параграф о преступном колдовстве. Вот я ведьме, как положено, космы-то и обрезал. В глазах раскаяние не светится, так пусть хотя бы плешью сверкает.
– Кто это… был?
– Индюкова баба. А ты думал кто? У нас цивилизованная страна, лелонец, здесь у порядочного человека волос с головы не упадет. Да и голова с плеч – редко.
– Другое дело – у помощницы колдуньи. Можно узнать, в чем эта помощь заключалась?
– Прошлый раз ей немного воды дала. Отворяй ворота. Покончим с этим. К чему зря тратить время?
Сзади снова заскрипел самоезд. Или как там его.
– Не открывай! – В голосе Вильбанда чувствовался едва скрываемый страх. Безосновательный. У стоящего рядом с железной решеткой Дебрена было ровно столько же возможностей поднять ее, как и у оберподлюдчика. Только когда тележка остановилась у его ног, магун подумал, что восклицание могло быть адресовано тому, кто сделать это мог бы. Возможно.
– Видишь, лелонец! – усмехнулся Беббельс. – В том-то и состоит проблема с подлюдками, полулюдками и всей прочей шушерой. Дашь палец – хватают за руку и сразу же за горло. Ты что же, Вильбанд? Вознамерился магу приказывать? Я его проверил, – перевел он взгляд на Дебрена. – Это профессионал, а не какой-то бродячий мошенник, если его во Фрицфурд на телепортодроме работать наняли.
– Ты в телепортах работаешь? – Вильбанд поднял полный уважения и удивления взгляд. – Тогда что же ты здесь?..
– Еще один чужак, отнимающий работу у наших людей, – пожал плечами оберподлюдчик. – Но мне-то какое дело? Порядочный верленец по небу не летает, потому как ему на это средств не хватит. А если какой банкир-пазраилит на землю грохнется, потому что его недоучка-лелонец телепортировал, то оно и лучше. Так что не имею ничего против, чтобы он во Фрицфурде подрабатывал. Только учти: наш князь с тамошним в согласии живут, и если ты здесь чего-нибудь натворишь… Я не о нарушении закона, потому что для таких-то дел мне меча достаточно, а об обыкновенном отсутствии доброй воли. Которое проявляется и в недостаточно быстром открывании ворот. Так что учти: одно письмо во Фрицфурд– и полетит твоя работа. Фукнется жизненная оказия.
