Рюмон почувствовал легкую дурноту.
Он прижал руку к груди. Там, под курткой, висел кулон, который он нашел в вещах матери.
– Тебе плохо? – с беспокойством в голосе спросила подошедшая к нему Тикако, взглянув на него.
– Нет, все в порядке. Смотри, здесь был генеральный штаб Франко, о котором рассказывал Куниэда Сэйитиро.
Он перевел взгляд на собор.
В Саламанке было два собора – старый и новый. Сейчас он смотрел на новый.
Хотя собор назывался новым, его начали строить в начале шестнадцатого века и строили двести с лишним лет, то есть после окончания строительства прошло уже двести пятьдесят лет.
У Рюмона захватило дух при виде барельефов платереско,[48]искусно вырезанных на воротах главного входа.
– Так это и есть архитектура в стиле платереско? – сказала Тикако восхищенно. – Мне приходилось видеть ее на фотографиях, но я и представить себе не могла, насколько подробно в скульптурах могут быть переданы все детали.
Купив билеты, они вошли в собор.
Внутри было темно и холодно. Людей было мало.
Стертый каменный пол, головокружительной высоты потолок и совершенно неохватной толщины колонны. Рюмон почувствовал вдруг, будто на плечи ему давит груз истории.
Солнечные лучи, проникая сквозь цветное стекло, высвечивали верхнюю часть помещения. Откуда-то слышалось пение хора.
За алтарной решеткой кто-то был.
Они подошли поближе и увидели мужчин в рабочей одежде, которые трудились над чем-то под огромным органом.
Среди них был молодой японец.
Тикако обратилась к нему через решетку. Стоя немного в стороне, Рюмон вполуха слушал их разговор.
Молодой человек этим летом приехал в Саламанку вместе с мастером, у которого он работал подмастерьем, для реставрации органа. По плану всю работу надлежало закончить за полгода, но, поскольку они привлекли к реставрации испанских рабочих, все делалось медленно и не было гарантии, что они успеют даже к концу года.
Испанский орган был необычной конструкции – из него вперед выдавалось нечто напоминающее духовой инструмент вроде грубы, и тембр был совсем не похож, например, на немецкие органы.
Все это Тикако выслушала с большим интересом.
Рюмон разглядывал темный алтарь. Тикако, закончив беседу, подошла к нему.
– Удивительно, правда? В таком месте японец занимается реставрацией органа. Такое впечатление, что нет места на земном шаре, куда бы не ступала нога японца.
– Японцы ведь участвовали даже в испанской гражданской войне.
Тикако кивнула и перевела взгляд на алтарь.
Их плечи слегка соприкоснулись.
Рюмон молча сжал руку девушки. Тикако непроизвольно попыталась высвободиться. Рюмон не отпускал ее.
– Прекрати, – прошептала она хрипло, видимо поняв его намерения. Ее белая шея светилась в полумраке. Рюмон взял Тикако за подбородок и попробовал повернуть лицом к себе.
В этот момент, как нарочно, из-за каменной колонны торопливо вышел какой-то человек. Тикако поспешно отстранилась от Рюмона.
– Подумать только! Вот вы, оказывается, где! – произнес человек.
Рюмон закусил губу.
Перед ними стоял Синтаку Харуки.
18
Рюмон очнулся от сна и открыл глаза. На наручных часах было почти восемь. Он вылез из кровати и открыл окно. Наверное, солнце здесь вставало поздно – было ощущение, будто только что рассвело. Он почувствовал на щеках легкое прикосновение холодного ветерка.
Окно выходило на небольшую площадь позади гостиницы, где уже деловито сновали машины и автобусы. В здании напротив, видимо, шел ремонт – несколько рабочих с лопатами в руках загружали в кузов грузовика землю и куски песчаника.
Рюмон сел на стул у окна и закурил.
Вчера он никак не мог заснуть – Тикако не выходила у него из головы.
Когда он вспоминал о том, что произошло накануне в соборе, его бросало в жар от стыда и негодования. Синтаку Харуки вышел к ним из-за колонны именно тогда, когда Рюмон попытался обнять девушку, будто того и дожидался.
Всего через десять минут после их расставания у ресторана «Эль Кандиль» Тикако подошла к нему на улице. Рюмону хотелось верить, что это не было случайностью, что она шла за ним.
Быть может, Синтаку почувствовал, что она пойдет разыскивать Рюмона, и поэтому тайком последовал за ней. Затем, удостоверившись, что они действительно встретились, шел за ними по пятам, сначала в исторический архив, затем в генеральный штаб Франко и, наконец, в собор.
Скорее всего, Синтаку нарочно выбрал именно эту неудобную для них обоих минуту, когда решил выйти к ним из-за колонны. Не было сомнений, что он увидел, как Рюмон привлек девушку к себе, и встрял, чтобы помешать ему. Была ли то мнительность с его стороны или что-то другое, но Рюмон представлял себе все именно так.
При этом Синтаку сделал вид, будто и то, что он оказался в соборе и что вышел к ним из-за колонны, – все это было чистой случайностью. Совершенно бесстыдный тип.
Тикако же, прекрасно зная, что тот все видел, ничем не выдала своего волнения. Она разговаривала с ним совершенно спокойно, можно было подумать, что она вовсе не чувствовала себя пристыженно. Пожалуй, это и правда было лучшим выходом из положения.
Погасив сигарету, Рюмон закрыл окно.
Теперь ему стало совершенно ясно, что в Саламанку нужно было все-таки ехать одному. Когда отвлекаешься то на одно, то на другое, работа валится из рук. Нужно найти, в себе силы переключиться.
Рюмон оделся и спустился в вестибюль.
Выписавшись из гостиницы, он вышел на улицу. Пройдя через ближайшую арку, оказался на площади Майор.
Башня с часами на крыше муниципалитета в свете утра казалась светло-коричневой. Солнце стояло еще невысоко, и булыжники на мостовой были матово-влажными. Грузовики, нагруженные пивом и продуктами, сновали по площади во всех направлениях, образуя лабиринт, сквозь который торопливо прокладывали путь служащие и студенты.
Площадь переполняли запахи утра.
Рюмон глубоко вздохнул.
В сентябре 1936 года Куниэда Сэйитиро где-то на этой площади встретил японского добровольца Сато Таро.
Одно кафе на площади было открыто.
Рюмон заказал веснушчатому парню за стойкой кофе с тостом. Посетителей кроме него не было.
