Но после этой длинной встречи ее накрыло. Смертельная усталость и тоска… Надо идти домой и выспаться. Зазвонил телефон. Джон? Анна не верила экрану мобильника. Не ответила на звонок. О чем говорить? Продолжала диктовать ассистенту задачи на следующий день, потом деловое письмо. Через полчаса Джон позвонил снова. И еще раз через пять минут. Анне не хотелось с ним разговаривать.
По дороге зашла в Selfridges за продуктами. Хорошо, что скоро переезд на новую квартиру, где уже заканчивается ремонт. Прочь из этой дыры, которую она сняла, чтобы Джону спалось крепче! Анна оставит в ней прошлое. Новое жилище обещало стать ее самым удачным дизайнерским проектом. Она купила эту квартиру прошлым летом в самом сердце Мейфэйр, в полутора кварталах от Парк-лэйн, практически на Гровнор-сквер, считавшейся самой красивой площадью Лондона, пока ее не изувечило монструозное здание американского посольства. Пять минут пешком до метро «Бонд-стрит» и десять до «Пикадилли». Четыре комнаты, гостиная с эркером. Типичная консервативная квартира Мейфэйра.
После основательного ремонта, стоившего страшно сказать сколько, квартира стала стильной и дорогой, добротной инвестицией в недвижимость. Через месяц она туда переедет. Selfridges – ближайший магазин (Marks&Spenser – не в счет). Как они называют жен, которые покупают продукты в Selfridges по извращенным ценам? Selfridges’ girls. Она будет одной из них. Будет наслаждаться жизнью и заслуженным комфортом. «И чтобы забыла о готовке ужинов для мужчин. Enough is enough. Просто какая-то тяга к граблям».
Мрачный и мерзкий осенний день раздражал до крайности. Два тяжелых пакета оттягивали руки, сумка Chloe через плечо больно била своим знаменитым замком. Зазвонил телефон. Черт, на этом ветру! Анна поставила пакеты на парапет у здания посольства, сняла перчатку, вытащила телефон. «Номер неизвестен». Значит, Москва. Что-то важное, если звонят так поздно.
– Привет, это Джон. Ты как?
– Нормально, спасибо.
– Ты в порядке?
– Да, а в чем дело?
– Нет, я имею в виду, ты, правда, в порядке?
– Да, правда. А чего ты звонишь?
– Мне так скверно. Я знаю, нам обоим было тяжело вчера. Вот и звоню, проверить, что ты в порядке. Ты не отвечала на мои звонки целый день…
– …И поэтому ты теперь звонишь с неизвестного номера. Джон, со мной всё хорошо, и я не понимаю, зачем ты звонишь. У тебя что, есть что мне сказать?
– Нет, просто хочу оставаться рядом с тобой. Я тревожился за тебя. Я всю ночь не спал. Это всё так тяжело.
– Сожалею, но нам нечего больше обсуждать. Что интересного ты мне можешь сказать? Извини, но нам надо попрощаться.
– Ты не хочешь больше со мной разговаривать?
– Я не могу больше с тобой разговаривать.
– Значит, ты не хочешь, чтобы я звонил тебе?
– Нет, до тех пор, пока у тебя не появится тема, которая будет мне интересна.
«Черт возьми! Сработало! Ему еще хуже, чем мне!» Анна честно не хотела говорить с Джоном. Кончено, так кончено. Он взвинчен, нервничает. Конечно, хочет услышать что-то хорошее. Ждет понимания и прощения. Как же, дождется! Она ему еще и раны должна зализывать. А может, его жене еще и полы помыть? Finito!
И Анна занялась врачеванием своей души. Была креативна в работе, искала новые источники адреналина. Ей было необходимо почувствовать, насколько мир полон целей, иных, чем погоня за вечно ускользающей любовью. Остальные стороны жизни могут быть не менее увлекательны. Наверстывала слегка упущенный за время кризиса личной жизни темп ремонта, ежедневно появляясь перед работой на стройке. Рисовала разные стили драпировок, прикидывала цвета, раскладывала пасьянсы из образчиков тканей и обоев, пытаясь создать гармонию. Смоталась в Милан, где за два дня с помощью посредника, которого ей дал вездесущий Женька, оптом закупила много вещей, включая уникальную огромную люстру муранского стекла. Бродила по антикварным лавкам Кенсингтона, рылась ночи напролет в каталогах Christie’s, выискивая вещички викторианского периода, которые были бы по карману. Приближалось Рождество, она поедет в Америку, будет кататься на лыжах. Филипп поставит в доме елку. Жизнь удалась, что грустить?
В конце ноября ее пригласили на презентацию гигантского проекта в «Джей Пи Морган». Собрался весь creme de la creme Сити и много тусовщиков, журналистов и бог знает кого еще. Она болтала с одним из «морганов», которого знала еще в Москве.
– Анна, рад встретиться. – К ней подошел Хельмут. – Как вам проект?
– Пока не поняла. Мне понравилась презентация их директора. А вам?
– Интересный человек, согласен. Типичный восточный немец со всеми вытекающими…
– Вы имеете в виду Stasi?
– Это вы сказали, не я. Но эти люди очень эффективные управленцы. Старая школа.
Хельмут выглядел в точности как в первый раз. Тот же (или неразличимо похожий) темно-синий костюм, рубашка, теперь белая, и галстук в полоску, на этот раз красный, но тоже последнего сезона.
– Вы остаетесь на ужин?
– Вряд ли, это такая скука.
– Вы не правы. Всегда интересно и полезно общаться с коллегами в неформальной обстановке. Вы должны остаться.
– Вы так думаете?
– Да, именно так. Ужин в «Савойе». А где это? На Стрэнде, кажется. Я там ни разу не был. А вы? Я всё еще изучаю Лондон. В нем масса интересного. Недавно был в Британском музее. Вам знаком камень Розетта? Удивительно, как человечество научилось переводить с одного языка на другой. Давайте пойдем на ужин вместе, я толком и дороги не знаю.
Ужин оказался не таким унылым, каким мог бы быть. Анне повезло с соседями, оба были интересными и не занудными, а Хельмут сидел напротив, поедая ее глазами и пытаясь что-то говорить через стол.
– Вы какую станцию метро берете? – Его английский был забавен. Они шли по Стрэнду в редеющей группе участников ужина.
– Я беру кэб. Мне в Мейфэйр, Шепердз Маркет.
– Никогда не слышал.
– Это за «Хилтоном», который на Парк-лэйн. Такой маленький райончик, достаточно нетипичный для Мейфэйр. Мейфэйр – чопорный, холодный, а тут живописные улочки с этническими ресторанчиками.
– А можно, я вас провожу, и мы что-нибудь выпьем в вашем хипповом райончике?
– Только на метро я не поеду. Да вот уже и Трафальгар. Отсюда до меня примерно полчаса. Если не устали, можно просто пройтись.
– Хорошая идея. Вечер такой… чудесный.
Вечер был ужасный – холодный и промозглый. Всю дорогу Хельмут говорил и задавал вопросы. Всё о работе, уточнял детали, подходы, что и как они делают. Рассказывал, как работает его агентство. Много рассказывал о политике в Германии. Он долгое время вращался в госсферах, знал всех канцлеров, застал даже Вилли Брандта, правда, уже когда тот ушел с поста. Анна спросила его, что он думает о Меркель? Он ответил уклончиво. Она не без вызова заявила, что считает Меркель выдающейся женщиной-политиком, сравнимой, может быть, только с Маргарет Тэтчер. Хельмут обрадованно поддакнул. Сам он был из СДПГ, но признал, что «Большой коалиции» жить осталось недолго, и христианские демократы через пару лет попрут их из правительства. Потом долго говорил о музыке. Он отдавал предпочтение классикам, особенно Вагнеру, но вообще-то уважал и многих других композиторов. После бокала вина в одном из пабов они подошли к ее дому.
