ни разбойники. Буду жить с медведем. Буду любить его и медом кормить.
– А мед откуда возьмешь? – Марун улыбнулся еще шире.
– Заведем пасеку на опушке. Я буду за пчелками ухаживать, а мед в деревню носить, там с руками оторвут такое лакомство, – Любомира увлеченно вещала о своих планах. – Мне вот этого боязно…
Девушка чуть ближе прижала чресла к охотнику, но сразу же вновь отстранилась.
Тот усмехнулся:
– Вот те раз. К Яге братца выручать идти не побоялась, в Навь за папоротником идти не побоялась, а теперь значит боишься? Теперь уже не надо бояться…
Он одним сильным движением перевернул ведьмочку, оказавшись сверху. Посмотрел на нее, испуганно замершую и дрожащую, словно зайчонок. Наклонился, тихонько поцеловав в губы:
– Люба моя, не бойся меня. Не обижу.
– Знаю, – Любомира улыбнулась, провела рукой по щеке охотника, поросшей мягкой бородой.
Марун хорошо знал, что с девицей делать, и она только вздрагивала и охала под его руками.
– А дружкой на свадьбе кто у нас будет? – пытаясь отсрочить заветный момент, Любомира все говорила с суженым.
– Хочешь, Котофея Тимофеевича позовем? Он мужчина видный, за словом в карман не полезет, – Марун шептал ей на ушко.
– А что, ежели Горыню позвать? – ведьмочка из последних сил сопротивлялась, нехотя отталкивая от себя ищущие руки охотника.
– Можно и Горыню, – мужчина продвигался все дальше, сминая девичий упор, – только, боюсь, не рад он будет.
И, наконец, Любомира поддалась, раскрывшись навстречу суженому. И воды реки Смородины вдруг прояснились, потекли ровно, унеся прочь смрад и туман. И Любомире больше не было страшно.
Не соврал охотник, не обидел ее. А чистая река величаво несла мимо них свои воды, и скрылся вдали страшный мосток из человечьих костей. Скрылся до времени – покамест были у Любомиры с Маруном дела на смертной земле. Много дел.
И любили они друг дружку, пока земля под ними стонать не устала.
– А знаешь, Марун, – прижавшись к суженому после очередного таинства, уставшая, но без меры счастливая, Любомира проговорила со вздохом, – чувствую я, что силы женской во мне только прибавилось сейчас. И каждый раз, когда ты меня трогаешь, ее все больше становится. А ну как стану я все-таки ведьмой? Но только особенной. Такой, чтоб для тебя одного-единственного моя сила цвела…
– Люба моя, – Марун, тоже уставший, обнял ведьмочку, с наслаждением вдыхая запах женских волос. – Кем захочешь, той и станешь. А я подсоблю, чем смогу…
И снова утонула Любомира в его объятиях. И только лишь когда солнышко тронуло горизонт, уснули они оба, обнявшись крепко.
***
На свадьбу пригласили весь поселок. И соседи только диву давались, откуда у безродной сироты взялось вдруг такое богатое приданое. И яства чудные заморские, и убранства дорогие, и самое удивительное – это платье невесты…
Такой красоты, как у Любомиры, ни у кого из поселковых девчат не было. И Злата, и Стожара тайком вздыхали, бросая завистливые взгляды на яркий свадебный сарафан. У самих-то у них обрядовые наряды были не в пример проще. И только Весняна, лучшая подружка, радостно хлопотала подле Любомиры, оправляя ленты да прилаживая бусины.
– Самая красивая ты будешь невеста, Любаша. Сарафан, как у царицы. Прямо даже жалко такую красоту в Белояре топить, – пышногрудая румяная красавица только языком цокала, разглаживая складочки на платье. – Хорошо, что ты меня послушала. Говорила я тебе, выбирай Маруна, не прогадаешь. Добрый молодец.
– Добрый, – Любомира лукаво улыбнулась, – да только с секретиком.
– А у кого из нас секретика нет? – Весняна фыркнула. – Вон, Могута вроде всем хорош. И статен, и красив, и работящий, и не дурак. А оказывается, нет, ты представляешь? – он мышей боится. Как девчонка пятки прячет, стоит только ему мышонка увидать. И смех, и грех, ей-богу.
– Действительно забавно, – ведьмочка чуть улыбнулась. Она уже не сердилась на Могуту за его злые слова, но весть о его смешном страхе ее позабавила. Будет повод лишний раз колючее словцо ему возвернуть.
Весняна продолжала ворковать:
– А правду говорят, что Василёк тебе не родной братец? Народ-то у нас болтливый, оговорит, не дорого возьмет.
– Правду, Весняна, – Любомира вздохнула, но тут же улыбнулась. – Да, только это неважно совсем. Была я ему сестрица названная, а теперь буду заместо матушки. Что так, что эдак любить буду. Он ведь Маруну моему родной сынок оказывается.
– Да, неужто? – у Весняны даже клубок из рук вывалился и покатился по полу, разматывая ленту.
– Ой, неряхи! Ой, неумехи! – из угла тут же выскочил Шуршаня, подхватил клубочек, аккуратно смотал ленточку.
Домовенок все дни после возвращения Любомиры и Маруна хлопотал не покладая рук. Готовил избу к расширению да к пополнению семьи. И потому выглядел еще более растрепанным и всклокоченным, чем обычно.
– Ничего вам доверить нельзя! Все профукаете! – Шуршаня потешно сердился, катаясь по светлице сердитым мохнатым колобком, а девчата только улыбались, глядя на него.
– Да, Весняна, вот так вот все обернулось. Василёк сначала разобиделся на меня, не хотел Маруна принимать, а потом попривык и вроде сдружились они, – Любомира ласковым взглядом проводила домового, отправившегося в сени проверять подготовку угощения для гостей.
Весняна хлопала на нее глазами, ожидая продолжения рассказа, но ведьмочка замолчала, решив, что говорить всего не станет. Все равно не поверят. А поверят, еще испугаются. А как испугаются, так обозлятся. Пусть сами себе сказочки придумывают.
Едва сдержав разочарованный вздох, Весняна взялась за гребешок:
– Ладно, давай косу твою расплетать.
– Погоди-ка, – Любомира всполошилась. – Давай вот этим вот гребешком, мне его Марун подарил.
И протянула подружке простой гребень. Та повертела его в руках, недоуменно поджала губы:
– Простецкий совсем. У тебя вон полон дом теперь всяких диковинок, а ты простым деревянным гребешком причесываешься.
– То любимого подарок, – Любомира упрямо нахмурилась.
– Ну, как знаешь.
И подружки невесты, негромко напевая, принялась расчесывать ее волосы, готовя к обряду обручения.
Эпилог
На берегу озера Белояра горели костры, отгоняя нечисть от людей. Ребятня сновала между ними с охапками свежей травы и полевых цветов, девушки постарше, напевая, плели венки и длинные цветочные бусы. Конопатый светловолосый мальчуган держал самый большой ворох цветущей травы, упрямо пробираясь на самое удобное место подле главного костра. Взрослые гоняли
