к охотнику, не выпуская его ладони.
– Худо мне, Любомира, прямо-таки ноги не несут обратно, – мужчина шагал тяжко, грузно переваливая вес тела с одной ноги на другую.
– Не вздумай даже! Идем дальше! – ведьмочка упрямо тянула его по мосту. Самой же ей с каждым шагом становилось все легче и легче.
И она вела суженого по Калинову мосту обратно, в мир живых.
– Ну, давай же, ну, еще чуток, – казалось, что вот-вот Марун остановится. Ведьмочка едва не плакала от страха и досады. – Ты имей в виду, что если ты идти откажешься, то я тебя на себе понесу! – выкрикнула дрожащим голосом. – А ты, медведище, тяжелый, я надорвусь, деток рожать не смогу. Будет тебе тогда совестно! – она все тянула и тянула его за собой.
Марун, услышав эти слова, стиснул зубы, шагнул вперед через силу. Еще раз – словно рванулся из цепких пальцев державшего его тумана. И – вышел на чистый воздух рука об руку с Любомирой.
На дрожащих подгибающихся ногах сошли они с Калинового моста на смертной стороне реки Смородины. Отойдя чуть в сторону от гиблого места, без сил опустились на ее крутом берегу.
– Сдюжили, – ведьмочка выдохнула с облегчением. Вздохнула полной грудью. Какой же вкусный воздух был дома! Хоть от вод мертвой реки и потягивало смрадом, но это была такая малость в сравнении с тем удушьем, что царило на мосту.
Посмотрела на Маруна. Лицо охотника порозовело, он тоже с наслаждением дышал живым воздухом, словно никак не мог насытиться им. Но вот, взгляд его опустился на руки Любомиры:
– Люба, твои цветочки…
Глава 18. Честным пирком...
Любомира посмотрела на букетик папоротника, который все это время крепко сжимала в руке. От красивых огненно-красных лепестков не осталось ни следа, из увядшей зелени торчали одни пустые стебелечки.
Еще не веря своим глазам, ведьмочка какое-то время просто смотрела на бесполезный пучок травы и часто-часто моргала. Но это не помогло, и в следующий миг из зеленых глаз девушки двумя потоками полились слезы.
– Тише-тише, Люба моя, – чувствуя, что следом за слезами прорвутся рыдания, Марун поспешил прижать девушку к себе, принялся ласково и почти по-отечески гладить по спине.
– Как же так? – Любомира все не могла взгляда оторвать от увядших цветов.
– А, вот так, – Марун только вздохнул, но объятий не разжал, уткнув лицо в волосы суженой.
Любомира с силой рванулась из его рук, в сердцах отбросив прочь листья папоротника. Слезы ее разом высохли, сменившись гневом:
– Обманули! Все они только и делали, что врали мне! И бабка, и даже родная мать. Оно и понятно – обе ведьмы…
– Не говори дурного о родителях, – Марун проговорил строго, но ведьмочка его не слушала, продолжая причитать:
– Завял волшебный цветочек. Ну, как же это так? – Ведьмочка схватилась за голову, а в следующий миг уже оказалась на ногах, – Я другой тебе добуду!
Она рванулась было обратно к мосту, но Марун удержал ее, заставив снова опуститься подле себя:
– Не нужно, завянет и другой. Видать, не пронести цветущий папоротник через Калинов мост.
Любомира рвалась из рук охотника, но он держал крепко, пережидая девичью истерику. Любомира в отчаянии мотала головой, красивое плетение на ее голове разлохматилось, и теперь она, как никогда, была похожа на юную ведьму.
– Значит, я следующей купальской ночи дождусь, найду цветущий папоротник здесь и сниму с тебя этот берендеев оговор.
Любомира посмотрела на Маруна упрямо и твердо, но он в ответ только усмехнулся:
– Нельзя тебе целый год ждать, сила ж твоя зачахнет ведьмовская.
– Да, не нужна она мне! Не буду ведьмой! – Любомира выкрикнула в сердцах, но тут силы словно оставили ее, она обмякла в руках мужчины и прильнула к нему. – С тобой буду… Даже с таким.
Обняла охотника за шею, прижимаясь всем телом, зашептала на ухо жарким шепотом:
– Идем, Марун, за Василечком. Он же нам обоим вроде как родной, хоть мне не кровный, а ты его не нянчил. Будем его вместе любить, как родного.
Марун охотно обнял девушку в ответ:
– Оборотник-берендей и недоученная ведьма? Так себе родители.
– Хорошие! Хорошие мы будем родители! – Любомира отстранилась, проговорила с жаром, посмотрев в глаза Маруна. – Я Василёчка сызмала рОстила без мамки, без папки, а ты добрый и заботливый, он тебя полюбит обязательно.
– Ты так думаешь? – Марун смотрел на Любомиру и в который раз любовался ею. Растрепанная, раскрасневшаяся от чувств, с ясными зелеными глазами, в которых сияла не девичья мудрость, чистая бескорыстная любовь и еще кое-что, о чем сама Любомира пока что не догадывалась.
– Какая же ты красивая, Любомира, – оборотник проговорил снова, лаская суженую взглядом.
А она в ответ зарделась пуще прежнего, поправила было волосы, только были они так сильно растрепаны, что толку в том не оказалось. Тогда Марун просто снял с ее головы остатки ленточек, и густая светло-русая копна свободно рассыпалась по плечам Любомиры.
– Нельзя так девице, простоволосой… перед молодцем, – ведьмочка проговорила, робея.
– Так ведь не чужой я тебе больше, Любомира, – Марун гладил девичьи волосы, едва касаясь, словно трогая хрупкую драгоценность. – Мне можно и смотреть, и трогать. Или нет?
Мужчина чуть склонил голову, ожидая ответа, и ведьмочка кивнула:
– Можно. Бери мою девичью честь, Марун Северный Ветер. И меня бери.
Любомира, пунцовая, словно свекла, не смела поднять глаз на суженого, а он в ответ только рассмеялся, немного грустно и совсем не обидно:
– Царский подарок, ведьма. В ответ тебе обещаю, что беречь тебя буду от любой напасти, пуще жизни беречь. И дом наш беречь, и деток, никакому злу спуску не дам.
Он прижал девушку к себе и откинулся на спину, прямо на шелковую траву на берегу реки Смородины.
– Ой, чегой-то такое? – Любомира чуть отодвинулась, приподняв чресла, вопросительно глядя на охотника.
– А то будто бы не знаешь, ведьма? – мужчина лукаво улыбнулся.
– Боязно… – девушка попыталась было отпихнуть мужчину, но быстро сдалась.
– Медведя? – Марун вскинул брови.
Ведьмочка расслабилась, глядя на охотника сверху вниз:
– Нет, медведя не боюсь, он у тебя такой же добрый и ласковый, как и ты сам. И сильный, с таким защитником нам никто не страшен, ни леший,
