вот он ничем не отличается от этой высохшей травы. Даже трава более живая, чем теперь он. Я закрыл ему глаза и почувствовал горелый запах. И тут меня вырвало, еле успел отвернуть голову. А потом землю опять сильно тряхнуло, хотя я ничего не слышал. Меня куда-то откинуло, и больше я ничего не чувствовал. Очнулся уже на койке, здесь. Как же мне повезло, что голова всё-таки варит. Хотя сначала я всё время спал, кажется. И еще повезло, что легкие не сильно пострадали. А главное везение – что меня вытащили. Как они поняли, что я живой? Может, я ненадолго пришел в себя и позвал на помощь? Значит, еще не пришло время мне помирать. Значит, я еще нужен зачем-то.
7 сентября
Вчера весь день вспоминал и записывал. И как-то легче стало. А ночью проснулся. В окне звезды, зарево вдали. Интересно, а вдруг это всё правда, и я бы встретился с Надюшей? Ну, если просто предположить такое? Вот всё думаю про это. Паршивый же из меня коммунист получился. Или это от контузии?
(Фух, устал. Надо и правда паузу сделать. Вводил, не мог остановиться. Конечно, не пришло ему время помирать. Боря же откуда-то взялся? Баба Галя ведь сказала: наш, Лазаревский он, а не приемный. – Боря.)
8 сентября
Вчера мне разрешили выходить. Ослабел я сильно, конечно. Надо гимнастику делать, на верхнюю часть туловища для начала. Завтра меня осмотрит доктор. Всё время хочу есть, аппетит зверский. Наверное, от этих порошков.
9 сентября
Пришел доктор, я сразу спросил про Люсю. Он улыбнулся и ответил, что она скоро вернется и что всё с ней будет в порядке. Потом он спросил, написал ли я, как меня контузило, и велел прочитать ему вслух. Потом долго молчал, глядя в окно, и о чем-то думал. Я спросил, когда меня выпишут, ведь я уже через несколько дней вполне окрепну. Он обещал перевести меня в команду выздоравливающих к концу недели, а там видно будет. Ну, хоть картошку чистить и консервы открывать, всё польза от меня будет.
10 сентября
Написал домой, но думаю, что все мои в эвакуации, а Сеня уже и где-то воюет, может. Я почему-то уверен, что он живой. Завтра меня переводят в команду выздоравливающих. А то я уже не могу здесь сидеть, в этой комнатенке два на три метра. Да и пора уже делом заняться. Меньше лезть будет в голову всякое.
11 сентября
Надо же, не вернули мне одежду. Сказали, что натру штанами ожоги и расчешу через ткань. Дали чистый халат, а то мой весь в сукровице. И еще пару простыней запасных. И я сидел с простыней вокруг ног, как какой-то римский – как их звали-то? Не помню. Зато вид приличный, когда картошку чистил. Выварка-то между ног стоит. И мухи ноги не кусают. Там не мухи, а звери какие-то! Тяжести мне запретили таскать. Зато дали хлеб резать. Саек тридцать искусочил. Применился, даже нарядно стало получаться. Поймал это движение, когда надо и давить, и тянуть нож одновременно. И нож ловкий, сподручный. Всё, темно уже, не вижу ничего.
13 сентября
Втянулся в работу. Кажется, опять некогда вести записи. Зато много общаюсь, соскучился по людям. Мне говорят, ты прям дикий какой-то. Голос у меня изменился, сиплый стал. И долго говорить не могу, начинаю кашлять. Вчера после отбоя разговаривали с соседом по койке, Данилой. Я больше слушал, конечно. Мы спим прямо на полу. Завтра мне велено прийти на осмотр. Может быть, Люсю увижу?
(У нас февраль. Снег всё падает и падает! Очень хочу на дачу, но вот подхватил какой-то вирус, и не поедем. Нечего там всех заражать, особенно Веру. – Боря.)
14 сентября
Доктор велел два раза в день обрабатывать ожоги, но вроде бы остался доволен. Я спросил, когда меня выпишут. Он ответил, что в двух местах ожоги глубокие и что я пока не вояка – мне штаны раздерут кожу в первый же день. Велел исправно мазать и через три дня прийти на осмотр. Еще странная вещь: в темноте вообще стал как слепой крот. Наверное, последствия контузии. Да ладно, пройдет.
16 сентября
Вчера случилось очень странное происшествие. Я не хотел об этом писать, но сегодня понял, что надо разобраться. Смутно на сердце, и радостно одновременно. Но начну по порядку. Я вызвался оттащить пустые выварки к речке, чтобы их Вася (это наш самый здоровый в команде) хорошенько оттер песком. А потом мне захотелось пройтись вдоль берега. Простыню накинул на плечи, как плащ, иду, гуляю. На берегу хорошо, никого нет. И я так увлекся прогулкой, что незаметно повернул вместе с дорогой вправо. Там такой как бы заливчик получился. Я еще дальше прошел, глядь – на песке одежда женская сложена так аккуратно. Я глаза поднял – точно, выходит из воды девушка, плечи мокрые блестят, а больше ничего не видно от солнца. Только собрался уйти потихоньку, чтобы ее не смущать, а тут сердце как заколотится! Не смог я уйти. А она выходит из воды, так медленно, спокойно, и прямо на меня. То есть я-то ей виден, а она мне нет, только солнечный силуэт вокруг фигуры. И я уже знал, что это Люся. Иначе с чего бы в груди как в кузнице работа шла? Я стою, как истукан, смотрю во все глаза. Конечно, это Люся была. Какая же она красивая! Я тапки свои дурацкие на песок сбросил, в воду ступил, вода у берега аж теплая! Люсе руку тяну, а она так быстро вперед пошла, на меня машет: «Стой, стой, мехвод, нельзя, ожоги замочишь!» Это она меня всегда так называла – мехвод. Я так ей сразу назвался – механик-водитель, то бишь. За руку мою ухватилась, и я вытащил ее на берег. Говорю, ты моя золотая рыбка! А она серьезно так на меня взглянула, прямо в глаза, и обняла меня крепко, а потом сама поцеловала. И опять взглянула. А глаза такие серьезные и даже грустные какие-то. Я ее обнял и повел от воды, там трава росла. Потом простыню свою дурацкую постелил и ее посадил. Она легла на бок и мне показывает, чтобы я рядом ложился. Я ее обнимаю, целую, а голова у меня кружится от ее нежной прохладной кожи. Бормочу какие-то ласковые слова. Совсем я с ума сошел. А она как-то вздохнула глубоко и на спину
