а Фердинандом.
Вот заливает старый.
— Так, кажется, лошадь у кого-то звали, — невинно заметил Димка и начал накладывать себе картошку.
— Что?! — Фира от возмущения выкатил глазки. — Невежество — это черта времени, — надменно произнес он. — А лошадь ту, чтоб ты знал, звали Россинантом.
— Ах, извини, извини, — засокрушался Димон, — ошибочка вышла.
Петрович смеялся до слез, и было видно, что гости ему нравятся. Он с удовольствием пил вместе со всеми горилку и закусывал копченой колбасой, мы же налегали на жареную картошку с солеными огурцами.
После третьей рюмки Фира завел с Петровичем пространный разговор о преимуществе озимых над яровыми или что-то в этом духе.
Я же, осоловев от еды, поняла, что, если сейчас же куда-нибудь не лягу, то усну прямо за столом. Спасибо хозяину, он это заметил и предложил пойти прилечь в соседнюю комнату.
В крошечной спальне у стены стояла железная кровать, покрытая лоскутным одеялом, а рядом с ней пристроилось старинное кресло с высокой резной спинкой. На полу лежал самовязаный коврик. «Очень мило», — подумала я и, скинув джинсы, не прилегла, а просто упала на пуховую перину.
Уже засыпая, я натянула на себя цветастое одеяло и окончательно провалилась в глубокий сон.
Мне снились блины со сметаной — целая гора блинов.
«К чему снятся блины? — соображала я, проснувшись. — А, понятно... на кухне пекутся блины — вот и причина моего сна. Как же хорошо мне спалось, даже лучше, чем на собственной даче. Все-таки, что правда, то правда — чем дальше от Москвы, тем воздух чище. Может, действительно остаться здесь на недельку? Кстати, а где, интересно, Димка спал? Не похоже, чтобы в этой комнате».
Я полежала еще немного, наслаждаясь мягкостью перины и любуясь нехитрым убранством комнаты. Цветастый коврик, ситцевые занавески на окне, а в углу под потолком икона, и лампадка горит. В ногах что-то заворочалось, и из-под одеяла высунулась рыжая кошачья морда. Вот это да... Здоровенный толстый котяра прошелся по мне, как по паркету, и скрылся за занавеской.
Надо сказать, что спаленка моя была отделена от горницы печкой да буфетом, а вместо двери просто висела занавеска. Поэтому я слышала все, что происходило в доме. Фира пек блины, Андрей Петрович возился в сенях с самоваром, а Димка, судя по ударам топора, доносившимся с улицы, колол дрова. Одна я бездельничала.
— Стыдно, девушка, стыдно, — сказала я сама себе и спрыгнула с кровати.
В углу у окна я обнаружила свою сумку — какой-то добрый человек позаботился обо мне. Достав чистую футболку, я быстро оделась и, прихватив зубную щетку и полотенце, отправилась умываться.
— Доброе утро, красавица, — приветствовал меня хозяин дома. — Как спалось?
-— Просто божественно.
— А и немудрено. — Петрович поставил на стол горшочек со сметаной и трехлитровую банку молока. — Место здесь божественное — церковь рядом стояла.
— Стояла?.. А сейчас что же... ее нет?
— Одни руины остались, но скоро будут восстанавливать, вернее, уже начали разбирать завалы.
Я облегченно вздохнула и спросила, где можно умыться.
— А вон рукомойник за занавеской. — Хозяин указал в сторону кухни. — А если желаете, можно и во дворе.
— Я лучше во дворе, спасибо.
Возле дома у крыльца Димка самозабвенно махал топором.
— Привет, Димон. Как спалось?
— Отлично! — Димка поставил перед собой новое полено и прицелился на него топором. — Мы с Фирой на сеновале ночевали. Дух от сена просто наркотический, я тебе скажу. А внизу на насесте куры переговариваются... Красота! Правда, петух утром достал — орет и орет. Его же не выключишь, как будильник.
Я засмеялась и пошла умываться. Пока чистила зубы, рассматривала двор, сад, хозяйственные постройки. Все было в запустении. Но в огороде наблюдался полный порядок — видно, о пропитании Петрович заботился. Молодец, хозяйственный мужик. Умывшись, я снова вернулась к Димке.
— Как вчера посидели? — спросила я. — Удалось что-нибудь разузнать?
— Да. Хозяин наш, Андрей Петрович — точно внук того самого отца Кирилла, у которого скрывались дедушка Митя с сестрой. — Димка отложил топор и принялся складывать наколотые дрова в поленницу.
— Он что-нибудь про это рассказывал?
— Нет, он про те времена мало что знает. Деда своего, ну, отца Кирилла, он и не видел никогда. А отец, Петр Кириллович, в те стародавние времена еще мальцом был, мало что соображал. Но вот что интересно... — Димка понизил голос почти до шепота. — Хозяин наш, Андрей Петрович, рассказал, что жил у них в деревне мужик один — Притыкин Алексей. Так вот бабы судачили, что мать его, Варвара, родила Лешку от барина Алексея Николаевича, от моего прадеда, значит. Алексей этот после войны в деревню вернулся с молодой женой. Сынишка у них здесь родился, а года через два подались они все в город, и старуху-мать с собой прихватили. С тех пор о них никто ничего не слышал.
— Вот! — даже обрадовалась я. — Выходит, у тебя есть родственник, он же конкурент. Я же говорила, что кто-то покушается на твое наследство! А ты не верил!
— Да какое наследство, что ты, ей-Богу? Ни о каком наследстве речь вообще не идет. К тому же о существовании Мари Бессьер я сам узнал только недавно.
— Димыч, ты до недавнего времени и про кулон ничего не знал. Что с тебя взять? А кто-то другой, пооборотистей тебя, может, много еще чего знает, о чем ты и не догадываешься. Короче говоря, не спорь, а лучше скажи: ты про захоронку у хозяина не спрашивал?
Димка покосился на окна дома и, снова понизив голос, тихо произнес:
— Вообще-то пока не спрашивал, мы же вроде отдыхающими прикинулись. Давай-ка не будем торопить события и посмотрим по обстоятельствам.
Хозяйственный Фира сновал между кухней и горницей, поднося все новые и новые блины, которые и так уже высились в центре стола аппетитным столбиком.
К блинам наш хозяин подал сметану и варенье, а Фира выставил баночку красной икры, ради которой, очевидно, и затевалась вся эта утренняя канитель.
— Эффектно, Фира, ничего не скажешь, — похвалил Димка и, ухватив верхний блин, засунул его себе в рот.
— Как-как вы сказали... Фира? — удивился Андрей Петрович и уставился на Димона.
Я тоже посмотрела на него с осуждением: уж коли памяти нет, нечего было врать про тестя.
