над тем, чем убить свою жертву. Топором или ножом? Или задушить?
Да, лучше бы я сбежала и ушла бы в обиду с головой, но я стою на веранде перед.
Богданом и борюсь с желанием кинуться на него с кулаками, потому что это желание не наказать и сделать больно.
Это стремление хотя бы через драку коснуться его и физически почувствовать, что он рядом.
Я хочу объятий, пледа на плечах, поцелуя в шею и теплого шепота, что все будет хорошо. Да, и всего этого я хочу от Богдана. Нелогично, но жажду от него ласки и тепла.
— Оставь меня, — клокочу я и прячу под гневом свою женскую слабость перед его руками, которые могут укрыть меня от вечерней прохлады, — я тебя не звала.
Глава 55. Это твоя вина
— Богдан, ты так и будешь тут стоять и молчать?
Голос у меня выходит стервозным и злым.
С молчанием Богдана во мне нарастает гнев. Пришел, чего-то от меня хочет и, сволочь, молчит, будто ежа проглотил.
И глаза как угольки.
— Что отец сказал? — наконец, выдавливает он из себя.
— Сказал, что он не будет рад нашему разводу, — зло усмехаюсь я и скрещиваю руки на груди, —
какой непостоянный мужик. То сначала он против нашей свадьбы, то теперь развод его расстраивает.
Я жду, что сейчас Богдан ударит по косяку и рявкнет, что он хорошо подумал и что никакого мне развода, но он лишь шумно выдыхает через нос, а после приглаживает волосы, всматриваясь в ночные тени сада..
— Люди меняются, — говорит он, — могут поменять свое мнение.
Пожимает плечами и вновь смотрит на меня:
— Вероятно, мой старик все-таки привязался к тебе.
— Какая честь, — тихо отвечаю я и прищуриваюсь. — Я сейчас расплачусь. Старый козлина отрастил сердце? Или под его привязанностью скрывается то, что он не хочет скандала с нашим разводом, м?
Смотрим друг на друга в молчании под тихий стрекот насекомых. Между нами всего, пара шагов.
Молчание затягивается, и я его нарушаю тихим болезненным ойканьем, когда получаю пинок, который будто требует того, чтобы я уже нарушила тишину.
Хватаюсь за живот, а после рявкаю на Богдана, который дергается в мою сторону:
— Не подходи!
А сама хочу, чтобы подошел.
Конечно, я буду кричать и сопротивляться, если он нарушит мой громкий и возмущенный приказ не трогать меня, но я жду от него наглости и упрямства.
— Может, ты рожаешь.
— говорит он, замерев в шаге от меня, — тебя же ни черта не поймешь…
— Не рожаю, — медленно выдыхаю, вглядываясь в его темные глаза. — Просто пинается. Сильно пинается.
Опять между нами натягивается звенящей струной молчание, и вновь его нарушаю я, прижимая ладони к животу:
— Чего ты хотел? Или ты пришел помолчать и полюбоваться мной?
Шутка неудачная. По лицу Богдана пробегает тень судороги и он подходит к перилам веранды.
Опирается на них и смотрит в ночь.
Как я умудрилась прожить с этим человеком столько лет? Я не понимаю. Вздыхаю и уже готова уйти, как Богдан заявляет:
— Света звонила.
Останавливаюсь перед дверью и жду продолжения, но Богдан не спешит его рожать.
— Да ты задолбал! — взвизгиваю я и разворачиваюсь к нему. — Что за паузу?! Мне тебя привязать к стулу и выдернуть ногти, чтобы ты наконец разродился?
Кажется, даже сверчки затихли, и, наверное, мой крик был слышен аж в Москве.
— Что она сказала? — перехожу на тон ниже, сжав кулаки. — Свадьбу отменяет?
Или Аркаша уговорил ее уехать на Алтай и поорать на горы? Что?! Или опять истерика?
— Нет, — Богдан сжимает переносицу.
— Богдан, тебе не идет быть загадочным.
— Если ты не поняла, то я пытаюсь сейчас быть спокойным, — сдавленно отвечает он. — Люба, понимаешь, я очень против того, что сейчас происходит с нашей семьей. Я бы иначе все решил…
А потом он все же не может себя сдержать и бьет кулаком по одному из деревянных столбов, что подпирают навес веранды. Дерево трещит под ударом Богдана, и я медленно пячусь.
— Черт, — рычит Богдан и встряхивает рукой, а затем резко разворачивается ко мне.
Я знаю, что он не ударит меня, но я все равно пугаюсь.
Что такого сказала ему Света?
На что подбил Аркаша сестру?
— Наши дети изъявили желание, Люба, встретиться с Доминикой, — хриплый голос Богдана вибрирует яростью.
Я медленно моргаю.
— Я против, Люба. Сильно против, если ты не поняла, — он поскрипывает зубами.
— Мне в принципе все это очень не нравится.
— Но в этом только ты виноват, — держу его взгляд. — Мне тоже не нравится, если что, но…
— Но да, — усмехается Богдан и разводит руки в стороны, — так жить больше нельзя.
— Именно, — медленно киваю я.
Я могу сейчас фыркнуть или даже с криками возмутиться, что Богдан офигел и что встреча наших детей с Доминикой — не моя проблема, но что-то во взгляде Богдана меня останавливает.
Злющий как черт он смотрит мне прямо в глаза и ждет от меня той женской поддержки, которая направляет мужчин по пути совести.
— Если они хотят, то ты не можешь им запретить эту встречу, — мой голос неожиданно становится спокойным и ровным. — И так будет правильно.
— Для кого правильно, Люба? — с угрозой уточняет Богдан.
— Для тебя, — вздыхаю я.
У него дергается верхняя губа.
— Она для меня проблема. Не дочь, — с честной агрессией отвечает он.
— Нет, — мне все тяжелее и тяжелее выдерживать его взгляд. — Это не проблема, Богдан.
Проблемы тебя никогда не пугали. Доминика — не проблема, — повторяю я, — она — твоя вина.
Молчит и не моргает.
— И твои дети, — я подхожу к нему и заглядываю в его темные и
