мне одно из них. Съем его дома с тремя голодными ртами! Но жаль, что у вас нет миндальных пирожных. Мой друг в восторге от них. Думаю, он был здесь вчера. Его зовут Луций Геллий.
– О да, мы его знаем. Но миндальные пирожные любит не он, а его отец, цензор. Старый Попликола покупает по одному пирожному из каждой партии, которую печет папа!
– Но его сын Луций приходил сюда вчера?
Она кивнула.
– Да, он был здесь. Я сама продала ему пирожное и завернула его в пергамент, чтобы он отнес своему отцу. Для себя и госпожи он купил также парочку маленьких сдобных булочек. Может вы попробуете…
– Госпожи?
– Женщине, которая ждала его в голубых носилках.
– Она тоже ваш постоянный клиент?
Девушка пожала плечами.
– На самом деле я ее не видела; только мельком заметила, как Луций протягивал ей булочку, а затем они отправились на Форум. Вот, попробуйте это и скажите мне, что от такого отказались бы даже боги.
Я откусил кусочек сырно-медового пирожного и изобразил восторженный кивок. В тот момент я не мог получить никакого удовольствия даже от амброзии.
В тот же день я сделал небольшой доклад Попликоле. Он был удивлен, что я смог так быстро завершить расследование, и настоял на том, чтобы знать каждый шаг в моем продвижении и каждого человека, с которым я разговаривал. Он встал, повернулся ко мне спиной и уставился на мрачно-красную стену, пока я объяснял, как я пришел к подозрению в употреблении горького миндаля; как я расспросил одного из немногих, кто имел дело с этим конкретным ядом, напоил его вином и получил описание, почти наверняка принадлежавшее Палле; как девушка в булочной не только подтвердила, что Луций купил пирожное накануне, но и увидела, как он сел в синие носилки к своей знакомой.
– Ничто из этого не является конкретным доказательством, я это признаю. Но, кажется, достаточно очевидным, что Палла купила горький миндаль утром, что Луций либо был с ней в то время и оставался в носилках, либо присоединился к ней позже, а затем они вдвоем направились в пекарню, где Луций купил пирожное. Затем кто-то из них или они оба вместе подсыпали в пирожное яд ...
Попликола сгорбился и издал сдавленный крик, звук такого отчаяния, что я был ошеломлен и замолчал. Когда он повернулся ко мне лицом, мне показалось, что он постарел на десять лет в одно мгновение.
– Но, все это косвенные доказательства, - сказал он, - а не юридические.
Я заговорил медленно и осторожно.
– Юридическое доказательство имеет узкое определение. Чтобы удовлетворить суд, все вовлеченные рабы будут призваны дать показания – носильщики, ваш привратник, возможно, личные помощники Паллы и Люция. Рабы все видят, и они обычно знают больше, чем думают их хозяева. Их, конечно, будут пытать; показания рабов необоснованы, если они не получены путем пыток. Получить такую степень доказательств мне не по силам, цензор.
Он покачал головой.
– Неважно. Мы оба знаем правду. Я, конечно, догадывался об этом все время. Луций и Палла шушукались за моей спиной, но я никогда не думал, что дойдет до такого!
– Что будете делать, цензор? – в рамках законных прав Попликола, как глава семьи мог предать своего сына смерти без суда и каких-либо иных формальностей. Он мог задушить Луция собственными руками или попросить раба сделать это за него, и никто не стал бы ставить под сомнение его право сделать это, особенно в данных обстоятельствах. Он мог сделать то же самое со своей женой.
Попликола не ответил. Он снова повернулся лицом к стене и довольно долго так стоял неподвижно, словно окаменев, что я за него испугался.
– Цензор…?
– Что мне делать? - отрезал он. - Не наглей, сыскарь! Я нанял тебя, чтобы выяснить кое-что. Ты сделал это, и на этом твоя работа закончена! Ты получишь свое золото за нее, не беспокойся.
– Цензор, я имел в виду не это…
– Ты поклялся своими предками не говорить об этом деле ни с кем, кроме меня. Я полагаю ты так и поступишь! Если какой-нибудь римлянин ...
– Вам нет необходимости напоминать мне, цензор, - сказал я достаточно резко. – Я редко даю такие клятвы.
Он достал мешочек из своей пурпурной тоги, отсчитал несколько монет, положил их на столик передо мной и вышел из комнаты, не сказав ни слова.
Мне не оставалось ничего, кроме как уйти. По пути в атриум, охваченный гневом, я свернул не туда и не осознал этого, пока не оказался в большом саду, окруженном перистилем. Я выругался и повернулся, чтобы вернуться назад, но увидел пару, которая стояла под колоннадой в дальнем углу сада, склонив головы друг к другу, будто вели какой-то серьезный разговор. Этой женщиной была Палла. Ее руки были скрещены, голова высоко поднята. Стоящего рядом мужчину, судя по его отношению к ней, я принял бы за ее мужа, если бы не знал точно. Луций Геллий был очень похож на помолодевшую копию своего отца, даже холодный взгляд, который он бросил на меня, когда я поспешно удалился, был взглядом цензора.
В последующие дни я внимательно слушал любые новости о событиях в доме Попликолы, но там царила тишина. Неужели старик замышлял ужасную месть своему сыну и жене? Или они все еще замышляют против него заговор? А может быть, все трое как-то сошлись вместе, с признанием вины и простили друг друга? Я почти не представлял, как такое примирение могло быть возможным после такого что произошло.
Однажды утром я получил записку от моего друга Луция Клавдия:
«Дорогой друг, собеседник по обеду и соратник – знаток сплетен, мы так и не закончили обсуждение Попликолы на днях, не так ли? Последние сплетни (ужасные вещи): Накануне большой чистки в Сенате можно услышать, что некоторые сенаторы планируют возбудить судебное преследование против сына цензора, Луция Геллия, обвиняя его в том, что он спал с мачехой и замышлял убить Поппи. Такой процесс вызовет огромный скандал:
