а Бастиан и не заметил, когда это случилось. Потолок стал гораздо выше, стены с трех сторон придвинулись почти вплотную к столу, а дверь на четвертой стене оказалась теперь открытой.
Аюола Цветущая поднялась. Только теперь Бастиан увидел, какого она огромного роста.
— Ладно, давай пойдем. Пусть будет, как он хочет! — предложила она. — Он ведь упрямый. Раз уж задумал удивить, его не переспоришь. А вообще-то, он чаще всего придумывает что-нибудь хорошее. У него добрые намерения.
Она прошла через открытую дверь в другую комнату, и Бастиан последовал за ней, захватив с собой вазу с фруктами.
Комната эта была скорее похожа на большой зал. И все-таки это была столовая, и Бастиану даже показалось, что он когда-то ее уже видел. Странно только, что вся мебель здесь такая громадная — и стол, и стулья. Бастиану даже на стул не взобраться.
— Нет, вы только посмотрите! — весело воскликнула Аюола. — Дому Превращений вечно приходит в голову что-нибудь новое. Теперь он придумал для тебя комнату, какой она представляется маленькому ребенку.
— Как так? — спросил Бастиан. — Разве раньше тут не было зала?
— Конечно, нет. Видишь ли. Дом Превращений очень живо на все откликается. Он принимает участие — конечно, по-своему — в нашей беседе. Мне кажется, он хочет тебе этим что-то сказать, вставить свое слово.
Она села за стол, а Бастиан безуспешно пытался влезть на стул, стоявший с ней рядом. Аюоле пришлось подсадить его, и теперь он едва доставал носом до стола. Он держал вазу с фруктами на коленях и был очень рад, что захватил ее с собой. Ведь если б она стояла на столе, ему бы до нее не дотянуться.
— А тебе часто приходится вот так перебираться из комнаты в комнату? — спросил он.
— Ну, не то чтобы очень часто, — отвечала Аюола, — не больше трех-четырех раз в день. Иногда Дом Превращений вдруг решит подшутить, и в комнатах все перепутается: пол наверху, потолок внизу или еще что-нибудь эдакое. Но это он просто из озорства, для веселья, а потом опять становится благоразумным, особенно если его устыдишь. Он ведь очень милый и добрый, и я чувствую себя в нем очень уютно. Просто он большой весельчак. Нам с ним бывает так весело! Мы так хохочем!
— А разве это не опасно? — осведомился Бастиан. — Ну, например, ночью уснешь, а комната становится все меньше и меньше.
— Да что ты, мой хороший! — воскликнула Аюола чуть ли не с возмущением. — Он ведь любит меня! И тебя он тоже любит. Знаешь, как он тебе обрадовался!
— А если он кого-нибудь невзлюбит?
— Об этом я ничего не знаю. Ну и вопросы ты задаешь! До сих пор здесь никого не было, кроме меня и тебя.
— Так вот оно что! — сказал Бастиан. — Значит, я здесь — первый гость?
— Ну конечно!
Бастиан огляделся в огромном зале.
— Даже не верится, что эта комната умещается в доме. Снаружи он казался куда меньше.
— Дом Превращений, — объяснила Аюола, — внутри больше, чем снаружи.
Спустились сумерки, в комнате становилось все темнее. Бастиан прислонился головой к спинке огромного стула, и его одолела чудесная сонливость.
— А почему, — спросил он, — ты так долго ждала меня, Аюола?
— Я всегда мечтала о ребеночке, — ответила она, — маленьком ребенке, который нуждается в моей нежности и заботе. И ведь его можно баловать! Вот о таком, как ты, мой хороший!
Бастиан зевнул. Он был не в силах побороть дремоту — теплота ее голоса его убаюкивала.
— Но ведь ты сказала, что еще твоя мама, и бабушка, и прабабушка ждали меня.
Лицо Аюолы уже погрузилось во тьму.
— Да, — сказала она. — И моя мама, и бабушка, и прабабушка хотели ребенка, но только мне он достался.
Глаза Бастиана закрывались. Он проговорил с трудом:
— Как же так? Ведь у твоей мамы была ты, когда ты была маленькой. А у твоей бабушки — твоя мама… Ведь у каждой из них был ребенок?..
— Нет, мой хороший мальчик, — прозвучал тихий голос. — У нас это по-другому. Мы не умираем и не рождаемся. Мы всегда остаемся той же самой Аюолой Цветущей и все-таки становимся другой. Это уже не та Аюола. Когда моя мама постарела, она засохла. Все ее листья облетели, как у дерева на осеннем ветру. Она целиком ушла в себя и такой оставалась долгое время. Но в один прекрасный день у нее снова появились почки и бутоны, потом молодые листочки и цветы, а потом плоды. И так возникла я, потому что эта новая Аюола Цветущая была я. И точно так же было с моей бабушкой, когда появилась на свет моя мама. Мы — Аюолы Цветущие — можем завести ребеночка, только если сначала увянем, но тогда ведь мы сами становимся ребенком, а значит, уже не можем быть матерью. Поэтому я так рада, что наконец-то ты здесь, мой дорогой мальчик.
Бастиан ничего не ответил. В сладком полусне он воспринимал ее слова, как убаюкивающий напев. Он слышал, как она встала, подошла к нему, склонилась над ним. Она погладила его по голове и поцеловала в лоб. Потом взяла на руки и куда-то понесла, а он, как маленький, прислонился головой к ее плечу, все глубже и глубже погружаясь в теплую тьму. В полусне он почувствовал, как его раздели и уложили в мягкую благоухающую постель. Он еще слышал, словно издалека, как прекрасный нежный голос тихонько напевает песню:
Спи, мой мальчик, как ты мил, И так много пережил! Долго шел, блуждал, страдал. Был великим — станешь мал. Будь же снова малышом!
