оставлять на Микулова ее можно было с чистой совестью.
Когда она немного пришла в себя – чему в немалой мере способствовал укол, вкаченный ей добрым доктором Легостаевым, – Вика не только добровольно призналась в убийстве, но и рассказала, что знала только она одна: об изнасиловании, которое произошло в ее такой далекой юности. Калинин с Вершиным ушам своим не поверили. Потерявшая всю свою защитную корку, как будто сломавшаяся Рябская, рассказала и о гонорее, и о дяде Борисе, и обо всем, о чем так долго молчала. Ее словно переклинило после убийства – на тебе, две судимости, наркоманка, проститутка, а тут разрыдалась горько, горючими слезами, стала совсем беззащитной.
– В каком году тебя изнасиловали? – спросил Калинин.
Вика всхлипнула.
– В 2001-м, в июле 2001 года…
– Где?
– На улице Туннельной… по дороге домой…
– Опознать насильника сможешь?
– Я уже его опознала, я его убила, убила! – заорала Вика, и у нее опять началась истерика; она стала рвать на себе волосы и выть. Вершин покрутил пальцем у виска и, когда трясущуюся Вику увели, укоризненно сказал капитану:
– Только успокоилась, а ты лезешь! Все тебе надо! Теперь сам и вези ее, у меня от этих криков голова раскалывается.
– Ну прости.
– Не прощу! На кой тебе ляд, сможет ли она опознать насильника, если он все равно уже мертвый?
– Ты о сроках давности что-нибудь знаешь?
– Это изнасилование, Сеня, а оно возбуждается не иначе, как по заявлению потерпевшей! Она что, по-твоему, сейчас припрется к следователю и скажет: «Здрасте, меня трахнули десять лет назад, хочу вот заявить…», как в том анекдоте: «Дак ведь все сроки уже вышли! – А мне вспомнить приятно…»
– Во-первых, прошло всего девять лет, а не десять. Во-вторых, Рябская сейчас будет рассказывать в комитете, из-за чего именно начала махать ножом, и, может быть, получит в итоге срок за убийство в состоянии аффекта, а не за статью сто пятую. Будет рассказывать – упомянет насильника, а ей, когда тот подонок ее поймал на Туннельной, было четырнадцать, то есть это уже никак не частно-публичное обвинение, а публичное, самое что ни на есть, то есть заявление ее не нужно… И потом: разбой был? Телефон спер? Был, спер. В рот девчонке свой хрен засунул? Засунул. А это опять же уже другая статья, нежели изнасилование – насильственные действия сексуального характера, и тоже третья часть. А поскольку обе статьи особо тяжкие, сколько должно пройти времени до окончания срока давности? Пятнадцать лет. Вот и считай. Саня, Саня…
– Сеня, Сеня, – в тон ему ответил вмиг погрустневший Вершин. – Это что же, после допроса доблестное прокурорско-комитетское братство выделит нам рапорта на три статьи, и будем мы доказывать, что именно покойный в свое время испортил жизнь подозреваемой Рябской до того, что она его даже грохнула?
– Еще хуже, Санечка.
– Куда хуже? Ты представляешь, сколько мороки, ведь одного ее опознания для дела не хватит, устанем очевидцев выискивать, да и где они были, очевидцы, когда девочку насиловали…
– А хуже туда, – зловеще сказал Калинин, – что есть у меня сомнения в виновности Белого, причем сомнения неустранимые.
– Какие еще сомнения?
– Покойному сколько лет?
– Тридцать четыре.
– Алкоголик?
– Соседи говорят, ни в коем разе, у него половина желудка вырезана и с печенью что-то, да ты посмотри, он же выглядит на все пятьдесят. У него еще и дочка-инвалид с ДЦП, так что деньги в основном на лечение уходят. Образцовый семьянин…
– Да уж, образцовый. Вернется жена с больной дочкой из санатория, а мужа нет, мужа убила проститутка, вызванная на дом… Я не к этому веду. То есть тогда, когда Рябскую изнасиловали, Белому было двадцать пять.
– Совершенно верно мыслишь.
– А Рябская описывала человека за сорок. То есть такого, какой сейчас мог бы выглядеть старо, как и Белый, но ему было бы уже под полтинник.
Вершин скривился.
– Да девчонке четырнадцать было, ей все двадцатипятилетние должны стариками казаться или хотя бы предпенсионного возраста.
– Э-э, нет. Рябская конкретно сказала: насильник был очень взрослым, она запомнила, что кожа была чуть дряблая, изо рта воняло, а на голове были залысины. Видел ты у Белого залысины?
– Слушай, не парь мне мозги! Что ты хочешь этим сказать? Что Рябская по синей дыне грохнула ни в чем не повинного человека, а маньяк до сих пор на свободе и отделу теперь светит хороший висяк? И все это только на основании твоих домыслов?!
Калинин коротко кивнул.
– И последний штришок, – он протянул Вершину паспорт. – Белый и его семья зарегистрировались в этой квартире три года назад. До этого проживали в Саранске. И не вздумай говорить, что он периодически выезжал из Мордовии в наш город и прятался на Туннельной!
Вершин безнадежно посмотрел на капитана и промолчал.
В этот раз нервы Легостаеву помотали по полной программе. Сначала настырный Вершин выспросил почти всю его биографию, включая детский сад, заболевания типа коклюш и оценки в аттестате; затем он передал травматолога Калинину, который после истории с Ильясовой подозревал всех и вся, и поэтому врача тоже помучил. Напоследок в кабинет заглянул Бараев, о травматологе наслышанный, и поинтересовался, ходил ли тот к бабке снимать порчу.
– Почему… порчу? – удивленно спросил Легостаев и получил ответ, что он третий раз оказывается рядом с трупом при нехороших обстоятельствах и лично Бараев на его месте бы порчу пошел и снял.
После ставших уже привычными трех подписей под протоколом допроса Легостаева выпустили из кабинета, проводив подозрительно-сочувственными взглядами. Дома он немедленно кинулся звонить Леночке.
– Ты представляешь, – стал тараторить Легостаев, как только она сняла трубку, – я снова был в милиции. На этот раз ситуация абсолютно сумасшедшая – сегодня в моем подъезде зарезали мужчину, а я проходил мимо…
Леночка на том конце провода отреагировала странно. Сначала она напряженно притихла, выслушав сбивчивый рассказ, потом, помолчав, сказала:
– Послушай… Давай-ка мы на время общаться прекратим.
– В каком смысле?
Легостаев даже не понял, что она сказала. Что еще за «прекратим общаться»? В июне они планировали свадьбу, через неделю травматолог собирался начать приготовления, то бишь – выбирать и заказывать ресторан, начать составлять список гостей, прикидывать, где лучше провести медовый месяц. Свадьба – дело счастливое, но муторное, и они с Леночкой сначала хотели нанять специального агента, чтобы тот устроил все за них, но узнали цену его услуг и решили обойтись по старинке. Леночка все равно на работу ходит три раза в неделю, остальное время посвящено трепу с подругами, косметическим салонам и созданию домашнего уюта – вот она и
