чего защитит её.
В маленьком предбаннике никого не оказалось, и, заходя в комнату, она щёлкнула выключателем. Свет не появился.
– Что за глупости? Ты же видишь в темноте.
Даша дёрнулась в сторону окна – там, на подоконнике, сидел тёмный женский силуэт. Он и правда походил на Тоню – не врала, похоже, проклятая.
– Чего же за темнотой тогда прячешься? – бросила Даша, приближаясь.
– А ты за оружием.
Поток воздуха выбил из её рук ружьё, и то с грохотом ударилось об стену. Хозяйка оказалась совсем рядом в считанные секунды и оттолкнула Дашу, сваливая с ног. В её руке блеснул топор.
– Думаю, мамочка не просто спрятала от меня ключ, – как бы невзначай начала Василиса, рассматривая испачканное засохшей кровью лезвие, как в первый раз. – Она его изменила. До неузнаваемости. Совместила его с самым дорогим, что имела.
В следующее мгновение топор полетел в Дашу.
Она успела перевернуться, но, вонзаясь в деревянный пол, тот отрубил клок рыжих волос.
– И как я раньше не догадалась порыться в твоих кишках? Наверняка там много интересного.
На столе покоилось бритвенное лезвие, и Даша запустила им в Хозяйку. Оно воткнулось ей в щеку, погрузившись почти полностью. Это немного отвлекло её, и Даша смогла вскочить на ноги, быстро соображая, чем может защищаться.
Василиса быстро вытащила лезвие пальцами, и на шею и рубаху потекла чёрная жижа из зияющей дыры, что оголяла гнилые зубы. Хозяйка открыла рот – и нечто потекло с удвоенной силой.
Схваченная Дашей деревянная удочка полетела вслед за ружьём, а саму её Василиса швырнула, нависая над шеей с лезвием.
– Ты же не умрёшь, правда? – захлёбываясь в собственной крови, прохрипела она, разрывая когтями куртку и намереваясь вскрыть грудную клетку.
Даша попыталась её оттолкнуть, но в ответ получила удар головой об пол. Василиса успела замахнуться, как вдруг замерла, отвлечённая звуками откуда-то сверху.
Кто-то звенел бубенцами.
Лезвие выпало из её рук, приземлившись, благо, на мягкую куртку. Хозяйка поднялась, зажимая уши ладонями и по-мавски шипя, так что стёкла дрожали в рамах. А бубенцы всё звенели, и даже её крик не мог прервать мелодичного пения.
Даша сама вдруг осознала, как давно не слышала их. Мелодия уносила глубоко в детство, когда всем миром были мамины руки, а самой высокой вершиной – папины плечи. Такие же висели над её колыбельной, из которой выросли и бабушка, и прабабушка, и неизвестно сколько ещё поколений. Когда Даша была взрослее, её находили на чердаке – плетёная, она крепилась на потолок и закрывалась тканями, чтобы ничто не мешало малышу.
Даша расплылась ни то от своих, ни то от чужих воспоминаний, как расплываются в тёплом доме после долгой дороги по морозу. Лишь когда шипение сменилось чем-то другим, она смогла, наконец, сбросить с себя морок.
Хозяйка сидела в центре комнаты, склонившись над чем-то. Её рыдания разносились по всему дому, а фигура раскачивалась, как маятник. Даша встала и приблизилась, обходя её по стенке.
В руках её была подобрана часть одеяла наподобие тех свёртков, в которые пеленали младенцев. Только та была пуста.
И боль, разрывающая сердце вместе с рыданиями, передалась и Даше.
– Дитятко она хотела. Владычицей озера была, а всё равно хотела, – ворон приземлился ей на плечо, вещая человеческим голосом. – Сначала власти желала, а с возрастом пришло. Думала, заботой о сёстрах заменит, а не вышло. А природу не обманешь – мёртвому живое не породить.
– Поэтому меня убить хотела?
– Тело твоё ей нужно было. Хозяйке же недолго осталось, вот-вот уже бы озеро поглотило. А ты живая, здоровая, молодая. Колдовство со всем справится, думала.
– И что, получилось бы?
– Нет, конечно. Сбежала бы, а породить всё равно бы не смогла.
– Эти бубенцы и есть ключ?
Он кивнул.
– Это ты хранитель дома, да?
– Есть такое дело.
– Зачем тогда в окно ломился? И дом разрушить пытался?
– Поговорить хотел, ты же дом унаследовала. И меня тоже, – пожал он плечами. – Но ты не сильно была настроена на откровенный разговор, шваброй мне угрожала, вот я и решил повременить. А дом не разрушится, только лишнюю заразу отпугну и себя не выдам.
В тот момент Хозяйка выглядела обычной девушкой – даже чернота течь перестала, и когти спрятались. Горе, терзающее её душу столько лет, вышло наружу.
– Она же и мужа до сих пор не утопила только потому, что восстановить всё хотела.
– Дядю Витю? Почему же тогда…?
– Решила, что крест это её. И без решительных мер ничего не изменится. Думала, он её тянет, – мрачно добавил ворон. – Зря вы приехали сюда, Дарья. Ничего бы не случилось без вас.
– Мне нужно её убить. Как?
Он вздохнул.
– Думаю, вы даже услугу ей окажете. Намучилась душа изрядно, пора на покой. У вас игла была интересная, заговорённая. Она может подойти.
Даша нащупала в рукаве вторую иглу. Хозяйка не заметила её ни когда она присела, ни когда убрала с шеи волосы. Даже не дёрнулась, ощутив в виске иглу – только упала, наконец, прекратив рыдания. Тонины черты разгладились, из рук выпал плед. Её фигура рассыпалась на тысячи озёрных песчинок.
– Дядя Витя… – опомнилась Даша и сорвалась с места в сторону выхода.
Ворон клацнул клювом и, взмахнув крыльями, помчался следом.
Как добралась до озера, Даша не запомнила. Вроде и был тот же снег, тот же пронизывающий ветер, те же сапоги, застревающие в сугробах. Но глаза застелила пелена, и ничего вокруг не осталось. Только сердце продолжало стучать в висках, а в боку колоть от быстрого бега. Но такие мелочи не могли заставить её остановиться – там, на льду, она должна быть. И нигде иначе.
Даша увидела его издалека. Большая фигура лежала на спине, распластавшись звездой. Глаза были прикрыты, и, находясь ещё в нескольких метрах, она поняла, что Витька не дышит.
Лёд оказался неожиданно скользким – весь снег выдул ураган. Долетев до него кубарем, Даша, как ни в чем не бывало, вскочила на колени, проверяя пульс на запястье. Кожа оказалась ледяная и шершавая. Она повернула его голову, и на затылке показался огромный синяк, уходящий на шею. Губы тоже были одной сплошной гематомой, и как Даша не трясла его, сердце всё равно не билось.
– Он наглотался воды, наверное, – решила она, с трудом поворачивая безвольное тело на бок.
Даша изо всех сил стучала по спине и рёбрам, не боясь их сломать – срастутся и заживут, никуда не денутся. Она тысячу раз видела, как это делают в фильмах, как пострадавший закашливается и приходит в себя.
