тапки. На вешалке, кроме одежды, ничего не было. Взобравшись на тумбу, поискал на полке для головных уборов, машинально схватился за нее – решетка немедленно накренилась, и вся рухлядь посыпалась на пол. Колька, матерясь про себя, нагнулся, лихорадочно сгребая все эти платки, шапки, башлыки, и тут вдруг ощутил пониже спины легкий, обидный толчок. И знакомый голосок приказал:
– Руки вверх, мерзавец. Встать.
Колька, как бы невзначай, машинально продолжал собирать вещи, выбирая какую-нибудь покрупнее и поплотнее. Ну вот хотя бы этот башлык. Но тут последовало предписание:
– Брось.
– Да хорошо, хорошо, только не надо переживать, я все сделаю, как прикажете, – приговаривал Колька, нарочно повышая голос, отвлекая внимание. Собрав в жменю колючее сукно, сколько влезло, развернулся, уйдя с линии огня, швырнул башлык на звук, бросился в ноги.
Грохнул выстрел, сверкнуло прямо под носом, потом на шею обрушился нешуточный удар, аж искры из глаз посыпались. «Только б сообразили, – металось в голове, – только б не выскочили…» Но мужики утратили все навыки преступной жизни и мыслей на расстоянии не уловили.
Вот уже стучал ногами, ссыпаясь с лестницы, Анчутка. Пельмень сориентировался быстрее, сделал знак сбегающему Яшке, тот понял правильно – не появляясь в дверном проеме, спросил, повысив голос:
– Чего у тебя там?
Ему ответил далеко не Колька:
– Выйти на свет. Кто там? Руки держи вверху, дверь на мушке.
Тихонова носком туфельки ткнула Кольку под ребра:
– Поднимайся, руки держи на виду. И только вильни в сторону.
Колька подчинился, поднимался осторожно.
Вот это Мурочка! Ну блин горелый.
Одетая и накрашенная, как на сцену, кривя красный рот, на взводе держит маленький курносый браунинг, да как умело. Глаза, как у злой кошки. Та ли это идиотка с глупым смехом, носом и кудряшками?
– Пошел в комнату, – скомандовала она, – медленно!
Колька пошел, считая про себя, чтобы успокоиться и сообразить, что делать дальше. «Раз, и два, и три… ну попал. Вот тебе и здрасте. Как же Санька прошляпил, неужто не видел машины? А если…»
Он облился холодным потом, вообразив самое страшное.
«Нет-нет, мы бы выстрел услыхали, – успокоил сам себя. – Так, Яшку она слышала, и сам он вот, маячит, руки подняв. Молодец, встал в дверях. Скажи что-нибудь, дурень!»
Анчутка, точно уловив его мысли, немедленно заныл:
– Тетенька, не стреляйте! Бес попутал! Не губите сироту, матушка, благодетельница, ей-богу, ни крошечки не тронуто!
Выводил по-старушечьи, громко, нудно, и Мурочка, скривившись, как от боли в зубе, скомандовала:
– Посторонись. К столу.
Яшка, бормоча, отошел в сторону, пропуская Кольку.
Пельмень, держа на изготовке поднос, снятый со стены, притаился за притолокой. Пожарский переступил через порог. Вот-вот и эта краля войдет. Ну же, еще пару шагов, еще один!
Андрюха, половчее перехватив сверкающие ручки подноса, замер. И, как только порог пересекла маленькая лаковая туфелька, он треснул из-за угла, наугад, целя туда, где должна была быть морда этой бабы.
Грянул выстрел.
Вскрикнув, Пельмень сложился пополам. Колька с Яшкой кинулись было к нему, но Тихонова велела:
– На место. Ты – к ним.
Андрюха подчинился, зажимая руку. Из-под пальцев равномерно, спокойно текла кровь, вишневого цвета. Тихонова, войдя в гостиную, сдернула с крючка полотенце – несвежее, жирное, хоть на хлеб мажь, – кинула Кольке:
– Замотайте.
Она оглядела помещение, умудряясь не спускать глаз с «гостей», предупредила:
– Если что, пистолет не шестизарядный. Патронов на всех хватит, и еще останется. Ну-с, что вы тут забыли?
Колька перетягивал простреленную Андрюхину руку. Анчутка принялся объяснять, и голос звучал одновременно и плаксиво, и трусливо, и успокаивающе, точно бубнит форменный дурачок и недотепа, с которого взятки гладки.
– Мы, матушка моя, бывшие беспризорники. Много побродили по вашим местам.
– Воровали? – строго спросила она.
– Случалось, но… ни Боже ж мой, – он, увлекшись, всплеснул руками, Мурочка дернула дулом, – у вас ни-ни! Мы на вашей дачке отдыхали, только лишь когда она пустовала, понимаете ли вы меня? Вот хлебнули с ребятами малеха, а я возьми и скажи: слабо забраться? А они, дурачки, и согласились. Не губите.
Тихонова одобрила:
– Складно. Ну-ка, подойди сюда.
– Я? – уточнил Анчутка.
– Ты. Твоя ж идея?
Яшка, держа руки на весу, пошел к ней, закрывая собой друзей, но она тотчас приказала:
– В сторону! Чтобы я двоих этих видела.
– Не баба – бес, – просвистел Пельмень.
– Я все слышу. Итак, как тебя?
– Яков.
– Яков, дыхни.
Анчутка с готовностью подчинился – и, к удивлению Кольки, Мурочка даже как-то успокоилась.
– Надо же, в самом деле. Стало быть, просто по глупости влезли в дом.
– По глупости, по глупости, – блажил Яшка, – не губите.
– Влезли, положим, по глупости. Почему обыскивали, что искали? – как бы сама с собой рассуждая, проговорила она. – Прыткий, подойди-ка.
– Вы меня? – уточнил Колька.
– Именно. – Она поманила пальцем, белым, с длинным ногтем. Такими-то ручками иголку не удержишь, не то что картошку почистить или прибраться.
– Теперь ты дыхни.
Колька подчинился, от всей души надеясь, что от пересохшего горла будет хотя б какой запах. Но Мурочка, потянув носом, покачала головой.
– Ай-ай-ай. Как не стыдно врать.
– Я разрядник, – нашелся Колька, – завтра на соревнования, я с ними за компанию.
Но Тихонова продолжила выговаривать, причем именно Анчутке, весело крикнула:
– Все равно врун! Да еще и ворюга. Что, думаешь, мужнин одеколон не узнаю? Хлебнул? Признавайся.
Анчутка кивнул, уронив покаянно голову.
– Фи. А еще пионер. Пионер?
– Да!
Физиономия Мурочки скривилась, потом вдруг вытянулась, красные губы сжались в нитку, она, уже не стесняясь, процедила:
– Пионеры! В каждой бочке затычки! Лгуны! Вас стрелять надо, вы заразительны. Вы появляетесь – и начинается беснование. Обескровили землю, могилы предков уничтожили, кресты посносили – и все враньем!.. Ты, спортсмен, – обратилась она к Кольке, – это ищешь?
Не глядя, протянула руку, и из-за входной двери, той самой, которую они так осторожно распахнули не более получаса назад, извлекла… черный портфель. Издевательски сверкала пряжка.
Пельмень дернулся, как от удара. Колька глянул на него с укоризной, но ничего не сказал, лишь лицо опустил, чтобы глаз видно не было: «И так тошно, а тут баба со своей говорильней. И что несет – сама не знает. Что тянет? Чего добивается? Змея, стерва, шлюха…»
Вдруг – ужас – ручка входной двери скрипнула, кто-то вошел в дом. Прежде чем мозг скомандовал отбой, Колька крикнул:
– Санька, шухер! – и постыдно зажмурился, ожидая, что вот и конец.
Но не последовало ни выстрела, ни криков, ни погонь.
Мурочка легко, струйкой дымной сдвинулась за притолоку, уйдя из дверного проема, и спокойно, с полным хладнокровием ожидала, что будет дальше. Шаги послышались по коридору, не
