ним. Девять часов уже, однако, дома должен, хм, наверное.
Впрочем начальник учебного центра был по характеру и по должности трудоголик и потому, хоть было позднее время, был в своем кабинете.
— Здравствуй, Викентий Александрович, — поздоровался Кожедуб, хотя за день, наверное, поприветствовали не по разу. Вежливый мужчина, хоть и высокопоставленный военный. Или потому, что разговор был на не очень приятную тему? — Я недавно разговаривал с Москвой, с Самим. Все теперь сворачиваем, и пункт ПВО, и центр вычислительной техники.
Для Назарова новость тоже была сногсшибательная и очень неприятная. Он что-то заговорил ворчливо, но,как мог младший по званию старшему, естественно.
Офицеры потолковали, Кожедуб тоже мог что сказать нехорошее, пусть не в лицо, но хотя бы так. Потом маршал авиации первым спохватился.
— По поводу политического курса мы можем говорить очень многое и неприличное, но сделать ничего не можем. Но вот рядом стоит ефрейтор Ломаев, хороший парень. Я что хочу о нем сказать — оказывается, он не только специалист по ЭВМ, но и лыжник блестящий. Помнишь, как он победителем стал, да еще с твоей дочерью на руках?
Последнее воспоминание, видимо, была весьма неприятная, что дало Назарову возможность выдать негативную реплику
— Ага, ага, — поддержал его Кожедуб, после этого резюмировал: в общем так, поскольку Ломаев тебе уже сильно не нужен и даже не желателен, я приказал ему написать заявление. Пусть едет в спортроту радует и армию, и страну спортивными победами. И, кстати, от моего имени награди его сержантским званием за спорт.
Я полковника Назарова не видел, но, по-моему, он был в своем амплуа — добившись своего, стал сомневаться в правильности моего отъезда, и начал потихонечку отходить. Нет, я понимаю почему — хороший старшина роты везде нужен, но ведь не стоит же быть таким мелочным!
К счастью, Кожедуб у него на поводу не пошел, а заставить его тот, по известным причинам не мог. Решение маршала авиации осталось в силе.
На этом мы разошлись. Я направился в казарму. Новобранцы мои уже, не торопясь, начали ложиться, и, поскольку старшины роты Малова по какой-то причине не было, доложил о прибытии командиру взвода младшему сержанту Вахромееву и сладко лег спать.
И хотя эта ночь оказалась тревожной — деды поднимали нас аж два раза, гоняя нас под окнами, видать сильно их допекли натовцы, но я уже привык к такому ритму и утром встал выспавшимся. Впрочем, как и многие мои товарищи. Человек ведь животинка пластичная, может выжить в любых самых страшных условиях. Тем более в 18 лет!
А вот маршал авиации уехал и не сумев (не захотев?) попрощаться со мной. Впрочем, к нему не в претензии. Я ему никто, у него своих взрослых детей — дочь и сын, а заботы у него большие и страшные.
Тем более, своего рода весточкуон послал, чего я, честно говоря, я не ожидал. Нет, я слышал, как они говорили про мое звание, про то, что необходимо наградить. Но четкой даты не прозвучало и я решил, ну его к лешему.Так уже награжден, без году неделя, зеленый практически, а ефрейтор. В принципе, спасибо, позицию оно мне сильно укрепило, что среди молодых зеленых, что почти грозных дедов.
Так что дадут сержанта к окончанию учебки и будет достаточно. А тут вдруг полковник Назаров ни с того, ни с чего, вытащил из строя и объявил:
— Ефрейтору Ломаеву за успешное решение государственного задания по приказу маршала авиации Кожедуба присвоено звание сержанта.
Он еще бы объявил, что по повелению Господа Бога я становлюсь небесным архангелом, ха! И в честь этого ему вручаются белоснежные крылья и огненный меч.
Офицеры, видимо, уже не помнили или не знали вообще, что зеленые солдаты в мирное время звание сержанта никогда не получают. И хотя маршалу авиации, в принципе, все равно, когда или никогда, это не офицерское звание. Но в роте это был глубокий бедлам. Хотя бы, кемменя считать и где ставить были большие казуистические опросы. И таких проблем был не один.
Я даже подошел к старшине роты Малову, когда он оказался один и негромко ему сказал, что, может быть, это, конечно, не точно, но все-таки я уеду в спортроту. Кожедуб обещал посодействовать и поддержать.
Дед только посмотрел на меня. В этом взгляде было все:
— И возмущение. Дедушка, сильный и мудрый за него все решал. И ты, молодой и зеленый должен уже бежать и выполнять, а не бесполезно рассуждать. Армия, прежде всего, сильна дисциплиной и если ты этого не всосал, то я могу вбить кулаком;
— И сожаление. Я уже показал всем дедушкам, что я гораздо выносливее и крепче всех новобранцев. Да что там говорить, я и дедов бы обошел в большинстве, просто они сознательно выводятся за линию критики. И Малов это понимал, не зря он не только согласился, но и сам предложил меня в будущего старосту роты, хотя в ней и было несколько солдат постарше (немного, правда);
— И облегчение. Мутный я какой-то оказался. Испокон веков молодые салаги должны только слушать и выполнять. Так было всегда и даже дедушки когда-то (очень давно только) были зелеными и принимали мудрость своих дедов. А этот очень мудрый и очень шустрый. Буквально за несколько дней сумел окрутить офицеров, стать незаменим.
Виданное ли дело, не успел встать в строй, а уже получил ефрейтора, а потом вот сержанта. Малов чувствовал, что в дедах этот парнишка будет офигенным зубром и начнет строить новых молодых на ать — два. Ну а как его строить его дедам? Пусть идет, к богу, к черту, к перестройке.
Вот это он все выложил, но ничего не сказал, понял все-таки, что все слова лишние. Умный, гад, хотя и паршивец порядочный.
А мне осталось лишь козырнуть — старшина ничего не сказал, хотя поспорю сто рублей за один, что не сделай я этого, остановил бы, выговорил и сунул бы наряд вне очереди. А то и просто врезал в грудину, чтобы получше помнил.
Я теперь буквально висел в воздухе. С одной стороны, все вроде бы решено и я должен уехать в надлежащее место, там, где и должен быть профессиональный спортсмен — в армейскую спортроту. И, видимо, не в ГСВГ — здесь погода и природа, а вместе с ними и воинская структура не предназначены для лыжного спорта.
С другой стороны, ничего еще не решено и всякий винтик в воинской машине —
