долговременной памяти перестает пополняться. Что бы человек ни делал, он вскоре об этом забудет. Но бывают (крайне редко!) и загадочные случаи, когда человек теряет память без видимых причин. О подобной истории сообщил летом 2015 года со страниц журнала «Neurocase: The Neural Basis of Cognition» британский медик Джеральд Берджес.
Она началась за десять лет до этого, когда мужчина тридцати восьми лет пошел к зубному врачу. Там ему сделали местную анестезию и через час залечили зуб. С пациентом же произошло что-то странное: он побледнел, заговорил медленно, глухо, не смог подняться без посторонней помощи. Его доставили в больницу, но через несколько часов стало ясно, что пациент потерял память. Всё, что ни происходило вокруг него, он мог удержать в голове лишь на полтора часа, не больше. Жить ему помогает теперь только то, что он постоянно записывает всё, что нужно сделать. Но отдает ли эти приказы он сам себе или кто-то чужой вписывает в электронный ежедневник план его жизни, наметки его судьбы, он не берется сказать – он не помнит, как появляются эти записи.
В сущности, он уверенно помнит одно: что должен сходить к зубному врачу и залечить этот зуб, но этого он как раз почему-то не делает. Словно однажды он уже побывал у зубного врача. Но когда? Его жизнь полна таких же странных вопросов, как жизнь дикаря, которому вот-вот пригрезится бог, побуждающий сделать то-то и то-то.
Так что произошло с ним? Почему у него отключилась память и сделала его бедное существование таким загадочным? Он непонятен себе, как сам себе непонятен, если вдуматься, человеческий род.
Для врачей же особенно странно, почему он может что-то хранить в памяти в течение полутора часов. Ведь если бы никакие сигналы вообще не поступали в отдел его долговременной памяти, то он моментально забывал бы всё, что делал.
С медицинской точки зрения этот случай – загадка. Ведь ничто в истории больного не указывает на природу странного беспамятства, амнезии: нет ни физических предпосылок, ни психических, ни повреждения гиппокампа, ни тяжелых потрясений. Последнее, что предваряло болезнь, – лечение зуба, местная анестезия – вряд ли, по мнению специалистов, стало причиной потери памяти. Может быть, прием у дантиста лишь совпал по времени с катастрофой, разразившейся где-то в глубине мозга?
Что, если в организме больного по какой-то причине перестали синтезироваться протеины, которые помогают устанавливать синаптические связи, а без этого информация не может накапливаться в отделе долговременной памяти? И воспоминания тогда развеиваются, так и не оформившись, не закрепившись. «В принципе полтора часа – это как раз то время, которое требуется для синтеза протеинов», – отмечает Берджес. Но это пока лишь гипотеза. Одна из многих гипотез, к которым вынуждены прибегать ученые, пытаясь понять феномен памяти.
На самом деле память беззастенчиво подводит любого из нас. Пресловутый «черный ящик» часто оказывается пуст. Многие события, пережитые нами наяву, давно изгладились из памяти. Почему, например, наши детские воспоминания так неотчетливы, бледны? Словно широкая пелена тумана легла на первые годы нашей жизни, и сквозь нее смутно проступают отдельные тени. Они призрачно мелькают, и нам остается лишь напрягать всю фантазию, чтобы представить, что мы переживали тогда. Мы теперь словно деревья, чьи мощные корни скрыты под напластованиями земли. Так же от нас утаены наши корни – то, с чего начиналась жизнь.
Изображение нормального мозга и мозга при болезни Альцгеймера
Что же стало причиной этого «великого забытья», этой «детской амнезии», по вине которой дети в возрасте примерно семи лет начинают быстро забывать, что происходило с ними до этого? Как же получилось, что память о наших ранних годах погребена под толщей позднейших воспоминаний?
По оценке исследователей, примерно в семь лет мы принимаемся заново сочинять свою биографию, слагая ее из недавних воспоминаний. Тому же, что произошло с нами гораздо раньше, совсем не остается места в памяти. Да оно просто и не укладывается в памяти! Из разговоров с маленькими детьми видно, что они имеют очень смутное представление о времени и пространстве. Когда ребенок наконец усваивает эти категории и начинает в согласии с ними упорядочивать все случившиеся события, то есть сочиняет из их хаотического материала свою четко структурированную биографию, эти ранние воспоминания, эти озарения и вспышки, доносящиеся к нам из дали детских лет, уже невозможно точно соотнести с тем, когда это было. Даже места, где те события разыгрывались, теперь угадываются с трудом.
И все-таки эта особенность нашего сознания, этот происходящий с нами переход от хаотического «потока сознания» к строгому, размеренному рассказыванию «истории своего я», не может до конца объяснить, почему дети до семи лет хорошо помнят то, что с ними происходило раньше, а потом внезапно утрачивают эти воспоминания – теряют их, словно молочные зубы.
На страницах журнала «Memory» американская исследовательница Патриция Бауэр, на протяжении нескольких лет опрашивавшая детей в возрасте от трех до девяти лет, пишет: «Результаты проведенных нами экспериментов четко показывают, что маленькие дети и несколько лет спустя очень хорошо помнят, что с ними происходило. И даже если решительно меняется сам способ хранения и упорядочения воспоминаний, одно лишь это не может объяснить детскую амнезию».
Бауэр обращает внимание на то, что память любого человека – далеко не фотографическая. Многие детали приключившихся с нами событий мы не помним уже вскоре после того, как это произошло. Лишь уцелевший «остов» воспоминания, словно ствол дерева, с которого облетела листва, еще долго высится в бескрайнем поле памяти. Иногда его силуэт виден нам даже в преклонные годы.
Особенно высокой забывчивостью отличаются именно дети. В канун школы, в пять – семь лет, большинство детей (63–72 %) еще очень хорошо помнят всё, что было с ними чуть раньше. Но затем их воспоминания стремительно выцветают и стираются. Уже к восьми-девяти годам даже от самых важных воспоминаний остаются лишь контуры какой-то яркой вспышки, чем-то поразившей их. Чем-то, что они порой пытаются понять всю оставшуюся жизнь.
Тем временем в школьные годы память ребенка постепенно «наливается силой», как и его мышцы. Он всё лучше и лучше запоминает, что и когда с ним происходило. В этом его тип сознания приближается к взрослому. Позднее эти многочисленные воспоминания, сохранившиеся у нас со школьных лет, становятся основой наших представлений о себе, тем фундаментом, на котором возведена неповторимая башня нашего «я», наш собственный «Вавилон», готовый вот-вот рухнуть.
Мозг в стране Альцгеймера
По мере роста средней продолжительности жизни увеличивается и
