Страсть сжала его в своих тисках, вытеснив из его сознания все, кроме физических потребностей. Из ее уст исходили слабые стоны, похожие на мяуканье, когда он склонил голову еще ниже, чтобы облегчить доступ к ее рту.
Его ладонь охватила упругую крепкую грудь, выступающую под тканью платья, а большой палец принялся снова и снова поглаживать круговыми движениями сосок, превратившийся под его прикосновениями в камешек, теперь отчетливо выступавший под бледно-зеленым шелком корсажа. Томасу мало было ощутить рукой тяжесть ее грудей. Он жаждал устроить себе пир для глаз, любуясь ими, и попробовать их на вкус.
Из его горла вырвался гортанный звук, когда Томас оторвался от ее губ и заглянул в ее пылающее румянцем лицо.
Он тотчас же охватил взглядом ее припухшие от поцелуев губы и закрытые глаза и перевел его на ряд жемчужных пуговиц, спускавшихся по груди ее платья до талии, ловко расстегнул их и обнаружил под лифом платья белый шелковый корсет, едва сдерживавший груди… и упругую гладкую кремовую кожу. Его плоть обрела немыслимую твердость.
Ее глаза, потемневшие от желания, медленно раскрылись, и она посмотрела на него. Хватило одного мгновения, чтобы из женщины, попавшей под власть глубочайшей страсти, она вернулась к своему обычному настороженному состоянию. Когда его пальцы принялись расстегивать пуговицы на ее талии, глаза Амелии тревожно расширились.
«Что, черт возьми, я делаю?» — мелькнуло у нее в голове, и она принялась лихорадочно бить его по рукам.
— Прекратите! Не… дотрагивайтесь до меня!
Томас замер и теперь смотрел на нее сверху вниз с выражением озадаченности и неутоленного голода. На мгновение ей показалось, что он собирается пренебречь ее слабеющим сопротивлением и заглушить любой ее протест. Но он все же медленно оторвал руки от ее платья и отстранился от нее.
Амелия тотчас же выпрямилась, схватила свой плащ и попыталась соорудить из него заслон в отчаянной попытке защититься от него. У нее не оставалось времени на то, чтобы привести в порядок пуговицы, особенно под его взглядом, пышущим жаром.
Переместившись на сиденье напротив, Томас молча наблюдал за ней, и губы его кривились в насмешливой ухмылке.
В прошлом, когда ей случалось видеть его в обществе, он обычно бывал одет, как теперь, в темное, что только подчеркивало его золотистость. Как умело он носил маску благородного джентльмена! Если бы его обожающие поклонницы видели его теперь, развалившегося на кожаном сиденье с раздвинутыми ногами, затуманенным взглядом и всклокоченными волосами, они тотчас же поняли бы, кто передними: распутник, каким она его знала и считала.
— Не становится ли это утомительно и скучно? — процедил он сквозь зубы, растягивая слова.
— Прошу прощения?
— Вы желаете меня физически. Вы сами это признали. Так к чему разыгрывать из себя оскорбленную невинность всякий раз, когда я вас целую? Не кажется ли вам это несколько однообразным и утомительным? Мне кажется.
— Разыгрывать! Вы полагаете, мне нравится, как вы ведете себя — с недопустимой и нежелательной развязностью?
С каждым словом ее голос становился все громче.
С его губ слетел сухой смешок.
— Нежелательной развязностью, Принцесса? — переспросил он тоном, который она ненавидела больше всего.
Впрочем, он никогда еще не сказал ничего тоном, который она сочла бы приятным.
— Джентльмен, способный доставить вам подлинное наслаждение, должен знать, как его доставить. Когда он вас целует, вы так же задыхаетесь и издаете такие же стоны, не правда ли? — Он опустил глаза ниже. — А когда он касается ваших сосков?
— Нет! — огрызнулась она, но вызванное им воспоминание пробудило в ней стыд.
— Хотите, чтобы я снова показал вам, как легко могу пробудить в вас желание?
В его голосе она расслышала мрачный вызов. Амелия поплотнее запахнула плащ в тщетной попытке скрыть дрожь, сотрясавшую ее тело.
— Не прикасайтесь ко мне больше!
Однако этот приказ прозвучал неубедительно: так могла бы говорить женщина, пытавшаяся сохранить остатки самообладания.
Казалось, прошла вечность, пока Томас не заговорил снова. Он сделал небрежный жест в сторону окна с ее стороны, штора которого была задернута.
— Мы уже минут пять, как остановились. Вы этого не заметили, так как были заняты своими мыслями. О, не волнуйтесь, Джонс откроет дверцу, только если штора будет поднята.
Взгляд Амелии метнулся к окну экипажа, и она рванула штору, отодвигая ее. Перед ней возник краснокирпичный городской дом виконтессы, окруженный оградой из железных прутьев с верхушками, похожими на копья.
Не произнеся ни слова, Амелия распахнула дверцу кареты и поспешила выбраться из нее. Торопясь покинуть экипаж, она зацепилась каймой юбки за его ступеньку. От ее отчаянного рывка тонкая ткань затрещала, но она не обратила на это внимания. Она была готова изорвать в клочья половину своего гардероба, только чтобы оказаться подальше от Томаса Армстронга и всех тех проклятых чувств, что он пробуждал в ней.
Глава 18
Утром Амелия с удивлением обнаружила, что к их обществу присоединился еще один член, а именно: лорд Алекс Картрайт. Было очевидно, что он тоже будет гостить в Стоунридж-Холле. Насчет длительности его пребывания Томас говорил туманно, но ей-то какая разница? Каждый, способный создать заслон между ней и виконтом, с ее точки зрения, был более чем желанен.
Мисс Фоксуорт казалась искренне разочарованной тем, что Амелия внезапно занемогла и не смогла дольше оставаться на балу, но в своей скромной манере показала, что получила от него огромное удовольствие. Лорд Алекс любезно поздоровался с ней, Томас же обращался с ней намеренно равнодушно, но ей и этого было вполне достаточно.
Все вместе они покинули Мейфэр и отбыли на станцию Паддингтон. Женщины с комфортом доехали до вокзала в коляске Томаса, мужчины следовали за ними в наемном экипаже. Путешествовать отдельно от виконта было для Амелии еще одним благом в дополнение к присутствию лорда Алекса.
В поезде мужчины обсуждали последние достижения в судостроении или преимущества приобретения акций сталелитейной компании, недавно появившихся на Лондонской фондовой бирже. В течение всего путешествия Амелия читала роман, захваченный с собой, сделав только короткий перерыв на время ленча, когда Томас извлек сандвичи, печенье, фрукты и лимонад, приготовленные для них поварихой виконтессы.
В Ньютоне они сделали пересадку на Тотнес, где по прибытии на станцию Томас нанял два экипажа, и в семь часов вечера, после десятичасового путешествия, оказались у ворот Стоунридж-Холяа.
— Вы присоединитесь к нам за ужином?
Принимая во внимание, что за весь день он сказал ей не более пяти слов: «Доброе утро» и «Не голодны ли вы?», этот вопрос ее удивил.
— Думаю, этот вечер я проведу у себя.
