Полная решимости, она развернулась и неожиданно уперлась взглядом в обнаженную спину переодевающегося Виктора. Широкий разворот плеч, очерченные мышцы, прямая линия позвоночника… Все это быстро скрылось под зелено-голубой тканью гавайской рубашки.
–Тут и правда как на пляже,– хмыкнув, произнесла она.– Жарко и душно.
А про себя добавила: «А еще очень горячо!»
–Тоже заметила?– Виктор провел ладонью по лбу, на котором выступила испарина.– Не нравится мне все это. Но тут кроме дурацкой одежды и цацок ничего нет.
–Каких цацок?
–Да вон, в том шкафчике.
Он открыл крайнюю левую дверцу, а там на чуть наклонных бордово-бархатных полочках лежали всевозможные колье, браслеты, серьги. Камни в них благородно искрили, переливались и совершенно не походили на обычную бижутерию. Хоть Липа и не слишком разбиралась в драгоценностях, но чувствовала, что украшения стоили кучу денег.
–Это уже совсем странно. Тут ведь солярий, пусть и гигантский,– пустилась она в размышления.– Пляжные аксессуары и горячий воздух вписываются в картину, но не ювелирная лавка.
–Согласен. Возможно, как раз в этом и подсказка. Только не пойму какая.
–На картах ведь ключи появляются. Тоже такие блестящие, с камнями. Может, связано как-то?
Виктор начал строить свои догадки, даже конверт с картами достал из кармана брюк. Липа отметила, что в отличие от ее ключей, почти все собранные им были в вензелях и блестках, и только один ржавый огрызок затесался среди них, будто бы случайно. Она даже хотела отпустить саркастический комментарий на этот счет, но вместо слов надсадно закашлялась, вдохнув колючий, словно смешанный с песком воздух.
Виктор бросил на нее обеспокоенный взгляд, и его движения стали суетливыми. Он вернулся к шкафам и прощупывал бархатную ткань полок, приподнимал украшения и возвращал обратно. Мыслей сунуть в карман пару колец побогаче у него, кажется, даже не возникало. А Липе и вовсе казалось, что все, что находится в «Колесе Фортуны», проклято, и лучше ничего не трогать, особенно столь подозрительно дорогое и беспечно выставленное напоказ.
«Да уж, на мою зарплату таких украшений не купить, это точно!»
Но на секунду она все же не удержалась и представила, как Ники делает ей предложение, встав на одно колено и протягивая коробочку с кольцом, камень на котором ослепительно сверкает, а размерами не уступает знаменитому «Куллинану», самому большому алмазу в мире.
В реальности все случилось гораздо прозаичнее: Липа готовила ужин, когда Николай пришел с работы и с порога буднично заявил:
–Лип, думаю, нам пора расписаться, чего тянуть, да?
Она так и застыла с деревянной лопаткой наперевес, и соус стал капать на столешницу и пол.
Так что не было ничего зазорного, чтобы помечтать о том, как предложение руки и сердца состоялось в шикарном ресторане. А сама Липа была не в дурацком фартуке в ромашку, а в вечернем платье в пол, шею ее обвивало сверкающее колье, вот как одно из этих, что лежали на бархатных коробках в идиотском солярии. А пальцы были унизаны драгоценными перстнями, и лишь на безымянном еще оставалось свободное местечко, как раз для…
Сцена представилась так ярко и выпукло, но резко оборвалась механическим гулом – потолок и длинные трубчатые лампы стали вспыхивать одна за другой, озаряя все бело-голубым свечением. С каждой секундой в помещении становилось все жарче.
–Виктор!– испуганно выкрикнула Липа.– Ты опять на что-то нажал?!
–Очки надевай!– скомандовал он и кинулся к другому шкафчику. Протянул ей пару, вторую надел на себя. Потом выудил из недр белое махровое полотенце с логотипом комплекса и набросил ей на голову.
–А ты?– хрипло спросила Липа и снова закашлялась, чувствуя, как воздух царапает легкие.
Он махнул рукой и снова взялся за полки с ювелирными изделиями:
–Да что с ними делать-то?! Я не понимаю!– сипло воскликнул Виктор. Суетливость его движений возрастала. Он согнулся, шаря рукой под шкафами. Но и там, кажется, не было ничего кроме песка.
Ругнувшись, он запустил ладонь в волосы – это умных мыслей, конечно, не прибавило. Липа схватила отброшенный ранее пиджак, и поняла, что ткань уже совершенно сухая.
«Господи, мы же и правда, как в огромной печи».
Она протянула Виктору его же изрядно помятый пиджак, хоть и понимала, что даже если от ультрафиолетового излучения он может и прикроет, но вот от того, что из помещения попросту исчезает воздух, он никак не поможет.
Комната снова покачнулась.
–Липа!– Виктор подхватил ее под локоть.
Отчего-то движение пола его не беспокоило – он твердо стоял на ногах, держал равновесие, очевидно, улавливая баланс. А ведь комната кренилась все сильнее и сильнее, словно заваливалась на бок. Свет мигал, передергиваясь чем-то черным с неоново-голубыми точками.
–Липа! Сейчас не время для обмороков! Соберись!
Но ее сознание уплывало в спасительную темноту. Последнее, что Липа услышала,– это глухой мужской вскрик вперемешку с шипением, а затем в воздухе разлился запах горелой плоти.
Первый после бога
Плотная темнота облепила все тело, заставив выгнуться дугой и вдохнуть полной грудью.
–Нет, не надо,– сипло сорвалось с губ.
Липа мелко задрожала в накатившем ознобе, а в следующую секунду внутри полыхнуло болезненным жаром. В груди затрепетало сердце, сбившись с ритма. Но темнота не отступала, давила, трясла, вонзалась в мозг раскаленными иглами:
–Липа, Липа, Липа…
–Хватит,– простонала она,– пожалуйста, отпусти.
–Нет.
–Пожалуйста!– Ее отчаянный выкрик больше походил на воронье карканье.
–Все хорошо,– нашептывала тьма,– я здесь.
–Да знаю я, что ты здесь!– прохрипела она и закашлялась, на большее дыхания не хватило.
–Лип, мы прошли «Солярий». Вставай, нужно двигаться дальше.
А вот это и вовсе было странно.
«Какой солярий?»
Но события последних минут уже всплывали в памяти яркими вспышками, пока не замерли на одном воспоминании – высоком и крепком юристе с пронзительно серо-зелеными глазами.
–Виктор?
–Я здесь.
Ее ладонь ощутимо сжали.
От осознания того, что она потеряла зрение, и теперь непроглядный мрак станет вечным ее спутником, Липу прошило новой волной ужаса:
–Я не вижу,– она начала задыхаться, лихорадочно касаясь пальцами век.– Ничего не вижу!
–Да, я тоже. Здесь нет света.
–Мы ослепли в чертовом солярии! Очки не помо…
–Лип, тут просто темно,– голос Виктора звучал устало.
