этом случае, где нелепость бросается в глаза, но и вообще возможно ли думать, чтобы каким бы то ни было частным законом отменялось основное начало, на котором зиждется все законодательство страны? Если оказывается в чем-либо несоответствие между отдельным узаконением и общими основаниями государственного права России, то из этого не следует, что отменяется Россия, а следует только то, что оказавшееся несоответствие должно быть устранено и закон должен быть немедленно исправлен.
Опыт и здравый смысл указывают на некоторые ошибки в нашем судоустройстве, требующие исправления. Сюда главным образом относится несчастный институт присяжных заседателей, этот выживший из смысла остаток чужой средневековой старины, притом в искаженном и извращенном виде пристегнутый к нашему судоустройству.
Нелепость этого учреждения чувствуется везде в Европе, между тем как глупцы и шарлатаны у нас молятся на него как на святыню. Так или иначе, этот безобразный институт, притом сопряженный с обременительною для бедного люди повинностью, вопиет об отмене или замене его чем-либо более рациональным.
Окажутся, может быть, и другие errata или desiderata [ошибки или пожелания (лат.)] в нынешнем судоустройстве; однако не следует клеветать на него и подлагать под некоторые узаконения наших судебных уставов значение, которого они по мысли законодателя не имеют и по здравому смыслу иметь не могут. Так, невинное положение о несменяемости судебных чинов без суда возведено в какой-то бессмысленно трансцендентальный догмат. Благодаря одной безобидной строчке в Судебном Уставе будто бы теперь выходит, что дважды два уже не четыре.
****
Припоминаем случай, бывший спустя несколько лет по введении новых судебных установлений. Один из кассационных сенаторов произнес в земском или городском собрании неуместную речь, которая произвела тягостное впечатление на Государя. Его Величество нашел невозможным оставить в звании сенатора лицо, которое публично высказалось несоответственно своему званию, и приказал уволить его.
Испуганный в своем простодушии министр, заикаясь, заметил, что по силе закона сделать это невозможно, так как судебные чины несменяемы. «Для тебя несменяемы, – сказал Государь, – но не для Меня».
Факт этот, относящийся к минувшему царствованию и принадлежащий уже истории, известен нам из достоверного источника. Министру, однако, удалось благодаря доброте Государя замять дело, и сенатор не был уволен.
Добродушный генерал-прокурор, конечно, вменил себе в важную государственную заслугу то, что ему удалось предотвратить таким образом un grand coup d’etat [великий государственный переворот (фр.)]. И вот, в самом деле (до чего, однако, может доходить аберрация умов!) образовалась доктрина и распространилась не только во храме Фемиды, но и в правительственных сферах Российской Империи, будто судебные чины абсолютно несменяемы, будто судебный чин, еще не зарезавший человека или не совершивший другого подобного скандала, подлежащего суду, не может быть удален от должности при какой бы то ни было неспособности и негодности, что он неотвратим, как Божий гнев, и что избавить от него людей той местности, на которую этот бич наслан, нет другой возможности, как разве повысить его, произвести в генеральский чин, облечь в сенаторскую тогу а от кассационного сенатора уже нет никакой возможности отделаться, разве перевести его в Государственный совет, если только он не сочтет это за унижение себя, так как члены Государственного совета не входят в сферу судебной конституции, а потому не считаются в принципе несменяемыми, так же как и все должностные лица в государстве.
Заботы избежать coup d’etat в этом отношении доходили до курьезов, превышающих вероятие. Чтобы не очутиться в безвыходном положении, министр юстиции не решался назначать судебных следователей, а назначал только исправляющих должность судебного следователя, дабы иметь возможность удалить оказавшегося негодным.
Более смелые умы дозволяют себе несколько более либеральное толкование священного догмата. Судебные чины могут-де быть сменяемы не по одному уголовному суду, а также и по дисциплинарному производству. Из такого толкования следует, что судебный чин может быть удален, но не иначе как по усмотрению самой же судебной корпорации, независимой и самодержавной, которой политика не всегда может сходиться с видами правительства Российской Империи: что государственная власть находила бы негодным, то судебная корпорация может признавать, напротив, очень пригодным.
Выходит так, что от судебного чина, каков бы он ни был, может быть избавлено население, где он владычествует, и государство, которому он не соответствует, только по изволению самой судебной республики. У нас все еще бродит ребяческая мысль, будто верховная власть Русского Царя бессильна избавить своих подданных и свое государство от неспособного, недостойного или ненадежного в политическом отношении судебного деятеля!..
Судьи должны быть независимы от административных властей, точно так же, как и административные от судебных, но верно то, что как те, так и другие безусловно и вполне зависят от верховной власти.
Монарх в России не есть только глава администрации; он единственный над страной законодатель, и его воля выше всех законов. Будучи законодателем, он есть и верховный правитель; будучи верховным правителем, он есть и верховный судия.
Если по силе нашего государственного права слово Русского Монарха есть закон, то слово его есть и суд.
Судья само правительство
(из статьи «Права и обязанности печати»)
Существует различие между административными и судебными установлениями. Было бы важным упущением и ошибкой, если бы судебные уставы не сделали такого различия.
Административные присутственные места и установления составляют систему строго начальственного подчинения в порядке, восходящем до высших правительственных лиц и установлений. Над каждым из них есть прямое начальство, и в случаях оскорблений делаемые ими прокурору и обязательные для него сообщения имеют правительственный характер. Преследования возбуждаются в этих случаях по распоряжению начальства, и дела этого рода не могут ускользать от контроля высшего правительства.
Предоставляя каждому свободу в делах личного оскорбления, правительство не может отказаться от инициативы и контроля в делах более или менее политического характера, каким нельзя не признать диффамацию государственных установлений.
К тому же, только находясь под контролем высшей власти, дела этого рода могут быть регулированы и приведены к справедливой уравнительности. Разные установления в одном и том же месте и установления однородные в разных местностях могут смотреть совершенно иначе на одинаковое обстоятельство; одни могут быть чересчур либеральны, другие слишком придирчивы; одни могут возбуждать преследование в случаях, не имеющих никакого значения, в то время как другие могут оставлять без внимания случаи действительно важные, в которых могут быть замешаны весьма существенные интересы государства, а это не могло бы не сопровождаться несправедливостью и деморализующим действием на печать и общество.
Наконец, вне правительственного контроля могут под видом оскорблений присутственных мест возбуждаться преследования тенденциозного свойства. Самое невинное слово могло бы вызвать преследование, потому что
