— Я повидался с Монвайяном, — продолжал Адамберг, — рассказал ему о Массаре, о Меркантурском звере. Я этого полицейского давно знаю. Он хороший профессионал, но слишком уж рациональный, и это ему мешает. Моя история ему понравилась, но скорее как поэма. И вот еще что: Монвайян предпочитает александрийский стих, причем не слушает более четырех строк зараз. В этом-то и препятствие, потому что эпическая поэма о Массаре не влезает в его упрямую голову. Монвайян предполагает, что это был волк. Год назад к югу от Гренобля, неподалеку от Экренского массива, произошел подобный случай. Но он и слышать не хочет о том, что это может быть человек. Я сказал ему, что для одинокого волка жертв слишком много, причем всего за несколько дней, но он считает это вполне обычным делом, особенно если волк болен бешенством или у него что-то не так с головой. Он собирается организовать облаву и заказать вертолет. Впрочем, это еще не все.
— Ты обедал, парень? — осведомился Полуночник.
— Нет, я забыл, — ответил комиссар.
— Соль, принеси ему поесть. И прихвати беленького.
Солиман поставил перед Адамбергом корзинку с едой и подал бутылку Полуночнику. Никто, кроме старика, не имел права разливать сен-викторское вино: Камиллу вежливо уведомили об этом наутро после ее ночного караула на перевале Ла-Бонет.
— «Экспансионизм, — проговорил Солиман, искоса поглядывая на старика, — индивидуальное или коллективное стремление властвовать над окружающими, подчинять их своей воле, стремление к господству».
— Уважай старших, — прервал его речь Полуночник.
Он наполнил стакан и протянул его Адамбергу.
— Это вино просто сказка: не ходишь — летаешь, сил хоть отбавляй, глаз как у сокола. Только поосторожнее, оно с характером.
Адамберг кивком поблагодарил старика.
— У Серно след удара на черепе, словно его стукнули по голове, перед тем как перегрызть горло, — продолжил он свой рассказ. — Что-нибудь подобное у Сюзанны Рослен было замечено?
Воцарилось напряженное молчание.
— Нам об этом ничего не известно, — сдавленно проговорил Солиман. — Тогда-то все были уверены, что это волк. Никто еще не подозревал Массара. И ее голову никто не осматривал.
Голос Солимана сорвался, он умолк.
— Я понимаю, — сказал Адамберг. — Я подробно расспросил об этом Монвайяна. Но, по его мнению, Серно сам ударился, защищаясь от нападения животного. Очень рациональное объяснение. Монвайян не хочет идти дальше. Мне хотя бы удалось добиться повторного исследования тела: пусть поищут частицы шерсти или волос.
— У Массара нет волос, — упрямо повторил Полуночник, — а те, что появляются на его теле ночью, вряд ли станут выпадать.
— Я имею в виду шерсть животного, — уточнил Адамберг. — Чтобы мы знали, собака это или волк.
— Они знают, в котором часу произошло нападение? — спросил Солиман.
— Примерно в четыре утра.
— Значит, у него было достаточно времени, чтобы добраться из Тет-дю-Кавалье в Сотрэ. А что Серно делал на улице в четыре часа утра? У полиции есть какое-нибудь объяснение?
— На этот вопрос Монвайян ответил не задумываясь. Серно был альпинистом, заядлым туристом, любителем долгих утомительных прогулок, да к тому же он страдал бессонницей. Иногда он просыпался в три часа утра и больше не мог заснуть. Когда ему становилось невмоготу, он отправлялся бродить по окрестностям. Монвайян считает, что во время такой ночной прогулки он и встретился со зверем.
— Очень рациональное объяснение, — вставила Камилла.
— С чего бы это волку на него нападать? — запальчиво вскричал Солиман.
— Наверное, зверь сошел с ума.
— Где это случилось? — спросила Камилла.
— На пересечении двух грунтовых дорог, на перекрестке Распятия, знаете? Там такой большой деревянный крест, установленный на холме. Тело нашли у подножия креста.
— Свечи, — пробормотал Солиман.
— Святоша, — добавил Полуночник.
— И об этом тоже я говорил с Монвайяном.
— А о нас ты ему сказал? — поинтересовалась Камилла.
— Это единственное, о чем я решил не говорить.
— Разве это стыдно? — заносчиво спросил Полуночник.
Адамберг поднял глаза на старого пастуха.
— Гоняться за человеком запрещено законом, — спокойно объяснил он. — За это полагается наказание.
— Ничего подобного, — заупрямился Полуночник.
— Монвайян знает, что я скрываюсь, — продолжал Адамберг, — и что нельзя произносить вслух мое имя. Он думает, что я собрал всю эту информацию, пока путешествовал по здешним местам.
— Ты от кого-то прячешься, парень? — недоверчиво спросил Полуночник.
Адамберг кивнул:
— Меня ищет одна девушка, для нее это вопрос жизни и смерти. Едва только сообщение обо мне появится в газетах, она примчится сюда и всадит мне пулю в живот. Это стало ее навязчивой идеей.
— И что же ты собираешься делать? — не отставал от него Полуночник. — Ты ее убьешь?
— Нет.
Старик нахмурился:
— Значит, будешь всю жизнь от нее бегать?
— Я собираюсь сделать так, чтобы у нее появилась другая навязчивая идея. Хочу ее, как бы это сказать, перенастроить.
— Надо же, перенастроить. Хитро придумано, — удовлетворенно заметил Полуночник.
— Только это будет не скоро. И мне кое-чего пока не хватает, — вздохнул Адамберг.
Он неторопливо сложил хлеб и фрукты, встал, отнес корзинку в фургон.
— Мы едем в Гренобль, — объявил он. — У меня назначена встреча с префектом, вполне официально. Хочу проинформировать его, что я убедил Монвайяна проработать версию Массара. Попытаюсь повернуть следствие в нужном нам направлении.
— А где это? — спросила Камилла.
— И где Гренобль находится, ты тоже не знаешь? — ехидно осведомился Солиман.
— Черт тебя возьми, Соль! Может, оставишь свои замечания и просто карту мне покажешь?
— За рулем-то она, не забывай, — наставительно произнес Полуночник, дотронувшись концом посоха до плеча Солимана.
В десяти километрах от Гренобля, сразу за развилкой, машина Адамберга снизила скорость, и фургон обогнал ее. Взглянув в зеркало заднего вида, Камилла увидела, что Адамберг подает ей сигнал, мигая фарами.
— Делаем остановку, — сообщила Камилла своим спутникам. — Очевидно, какие-то неполадки.
— Через два километра будет стоянка, — сказал Солиман.
— Она и без тебя знает, — одернул его Полуночник.
Камилла остановила грузовик, включила аварийные сигналы и подошла к машине Адамберга.
— У тебя какие-то проблемы? — спросила она, просунув голову в окошко.
