Учения
Войцех затаился в тени, пережидая, пока французский патруль пройдет мимо Бранденбургских ворот, за которыми Унтер-ден-Линден пересекала Большой Тиргартен — старейший парк Берлина. Опасливо озираясь через плечо, жандармы торопливо, чуть не пробежками, передвигались от фонаря к фонарю.
Ночь стояла ясная, ветер стих. Узкий серп луны острыми кромками серебрился в чернильном небе, и только тусклые масляные светильники размытыми пятнами разбавляли непроглядную темноту улицы. В одно из пятен вынырнула знакомая фигура, и Войцех направился к Фрёбелю, который в этот момент углубился в изучение содержимого обширных карманов своего каррика.
— Добрый вечер, сударь, — Фрёбель вытащил на свет аккуратно сложенный лист бумаги, скрепленный гербовой печатью, — ваша справка, господин Шемет.
— Как быстро! — Войцех едва удержался, чтобы не выхватить вожделенный документ из руки собеседника. — Я и не чаял.
— Ваши крестьяне подождут еще неделю-другую, — блеснул глазами Фрёбель, — а Блюхер и Шарнхорст уже теряют терпение. В военном министерстве работа кипит.
— Вот как, — понимающе кивнул Войцех, — надеюсь, меня им долго ждать не придется.
— Похвальная торопливость, — усмехнулся Фрёбель, — но сейчас вас ждут во дворце Бельвью. Пройдете по Унтер-ден-Линден через Тиргартен, свернете направо, въезд отмечен двумя коваными фонарями. Пароль тот же.
— Черная стая, — вспомнил Войцех, — спасибо, господин Фрёбель. Надеюсь, мы еще увидимся.
— И, возможно, скорее, чем вы думаете.
Фрёбель крепко пожал руку Шемета и скрылся в темноте.
Дождавшись, пока снова появившийся на площади патруль промарширует в обратную сторону, Шемет направился к воротам. У самой арки он остановился, чтобы еще раз поглядеть на пустующую площадку фронтона, и подумал, что следующий шаг будет первым на пути к обещанию, данному самому себе.
— Это не вам, случаем, господин Ян уши надрал?
Короткий смешок заставил Войцеха резко обернуться.
За его спиной стоял юноша лет шестнадцати, русоволосый и горбоносый, сходящиеся на переносице густые брови придавали ему серьезный и даже суровый вид, несмотря на широкую улыбку и поблескивающие смешинками глаза.
— Я не знаком с господином Яном, — сухо ответил Войцех, — вы ошиблись сударь.
— Простите, сударь, — с трудом сдерживая смех, ответил незнакомец, — но мне только сегодня рассказали эту историю, и тут вы, с сожалением взирающий на отсутствующую квадригу.
— Что за история? — любопытство взяло верх над раздражением.
— Странно, что вы не слыхали о Фридрихе Яне, сударь, — начал юноша, — он знаменит не только в Берлине, но и по всей Пруссии. Пару лет назад он основал школу гимнастики, а теперь это целое движение, Гимнастическая Ассоциация. Не так давно герр Ян проходил под этими воротами со своими учениками. И спросил одного из них, что он думает об украденной у немцев Виктории. Тот только плечами пожал. Тогда Ян надрал ему уши, приговаривая, что это будет урок, который будет напоминать ему о долге вернуть квадригу из Парижа и водрузить на место.
— По правде сказать, именно об этом я и думал, — рассмеялся Войцех, — но уши мне драть для этого не пришлось.
— Это делает вам честь, сударь, — уже серьезно добавил юноша и, попрощавшись легким поклоном, нырнул в темную арку ворот.
Войцех, немного погодя, последовал за ним. Улица стала чуть уже, за липами, густо посаженными по обеим ее сторонам, дворцы и роскошные особняки сменились густыми шпалерами подстриженных кустов, темными лабиринтами и замерзшими прудами. Бледный свет месяца серебрил облепленные снегом ветви деревьев, скользил по обнаженным плечам мраморных статуй и чашам фонтанов, придавая парку зловещий и призрачный вид.
Завороженный леденящей тишиной парка, Войцех унесся воображением в зимние ночи детства, когда за каждым деревом в парке его подстерегала кровожадная рагана или жестокая, но прекрасная лаума[9]. Это был страх, граничащий с восторгом, пьянящий, кружащий голову, заставляющий кровь быстрее бежать по жилам. Войцех позволил всепоглощающему ужасу охватить себя целиком и счастливо рассмеялся.
За спиной раздались шаги, и Шемет резко обернулся. Рука потянулась к эфесу, но сабля была далеко, в Бреслау, куда он отослал багаж и Йорика. Веселый ужас перед несуществующими чудовищами сменился вполне оправданным опасением, что за ним следят. Войцех остановился, затаился в тени и стал ждать.
На аллее показался тот самый юноша, что заговорил с ним у Бранденбургских ворот. Шемет шагнул навстречу и смерил незнакомца суровым взглядом.
— Вы преследуете меня, сударь? — сердито спросил он.
— Я мог бы спросить у вас то же самое, — насмешливо ответил юноша, — я вошел в Тиргартен раньше вас.
— Однако, это вы идете по моим следам, — возразил Войцех.
— Вы настаиваете на подробных объяснениях, что именно задержало меня в ближайших кустах? — фыркнул незнакомец.
— Я настаиваю, чтобы вы представились, сударь, и сообщили мне цель вашей ночной прогулки, — угрожающим тоном произнес Шемет, — у меня есть серьезные основания не доверять незнакомцам.
— Если я скажу, что иду навестить дедушку, вы мне поверите, господин Волк? — юноша рассмеялся совершенно ребячески. — Увы, у меня нет ни корзинки с пирожками, ни красного капюшона. Моя дражайшая матушка, княгиня Радзивилл, велела передать свои добрые пожелания на словах.
— Значит ваш дед?… — недоуменно спросил Войцех.
— Принц Август Фердинанд Прусский, — смеясь, закончил юноша, — младший брат старого Фрица. А я — Вильгельм Радзивилл, сын его дочери Луизы.
— Неожиданное, но весьма приятное знакомство, — Войцех вежливо поклонился юному князю, — позвольте представиться, Ваша Светлость. Я — Войцех Шемет.
— Граф Войцех Шемет, — уточнил юноша, — мне ли не знать нашу польскую аристократию.
— Я литвин, — заметил Войцех, — и здесь, в Берлине, стараюсь своим титулом пользоваться пореже.
— Какое совпадение, — усмехнулся Радзивилл, — и я тоже. Для друзей я — Вилли. И очень надеюсь, что мы подружимся, пан Войцех, потому что в Бельвью мы с вами идем по одному и тому же делу.
— Просто Войцех, — улыбнулся в ответ Шемет, — вот теперь я действительно рад знакомству.
* * *
По дороге Вильгельм засыпал Войцеха последними новостями, каждый день доходившими с нарочными из Бреслау в берлинский дворец его отца, Антония Генриха. Король, даже перебравшись в Силезию, все еще медлил с объявлением войны Бонапарту, несмотря на то, что Шарнхорст и Блюхер прилагали все усилия, чтобы склонить его к этому решению. Ни канцлер Гарденберг, ни другие государственные сановники, стоявшие у истоков реформ, все назначение которых было подготовить возрождение Пруссии и вернуть ей свободу от французского ига, не могли убедить слабого и нерешительного Фридриха Вильгельма, что этот час пробил.
Но Пруссия решила не ждать своего короля. Опальные сановники и военачальники, вынужденные уйти в отставку по требованию Бонапарта, спешили на
