В этот раз попался какой-то дурной немецкий врач, коновал, не иначе. Вместо того чтобы сделать свое эскулапское дело спокойно, он взял и засунул мне в нос вату с нашатырем. Ну не дурак? Чуть слизистую мне не сжег, а я подпрыгнул как ошпаренный. Оказывается, он приготовился шить рану на лбу, но перед этим взял и разбудил меня, идиот.
–Да что ж вы делаете-то?– закричал я.
–Мне необходимо зашить вам рану, рядовой, терпите!– в приказном, не терпящем возражений тоне высказался врач.
Я попытался его разглядеть и удивился, молодой парень совсем, тридцати еще нет, первый раз на такого попал. Фельдшер какой-то, что ли? Сельский, или правда ветеринар, мать его так?
–Ну, так и шили бы, на хрена мне в нос это дерьмо пихать?– выругался я совсем не как мальчишка. Теряю хладнокровие, осторожнее надо быть, осторожнее.
Результатом операции, это ее так высокопарно назвал фельдшер-коновал, стал новый шрам на роже и боль, простите, в районе задницы. Гадский фельдшер вколол мне такой болючий укол от столбняка, что я даже взвыл.
Через пару часов меня вновь везли на машине в тыл, а я начинал паниковать. Как бы опять на жандармов не попасть, замучают.
Это оказался новый, неизвестный мне санбат. Невысокое деревянное здание, магазин здесь был, что ли, стояло в окружении печных труб. Если бы не видел следы недавнего ремонта помещения, удивился бы сохранности. Вокруг руины, а тут здание с санбатом внутри, чудеса. Но, как заметил ранее, дом был частично восстановлен немцами. Видимо, при бомбежке его обошла стороной судьба соседних зданий, скорее всего, смахнуло только крышу, так как даже случайного взгляда хватало на то, чтобы оценить ремонт. Халтура, да и только.
Коек с ранеными было немного, видимо, само помещение ограничивало. Положили меня возле окна, на грубо сколоченном топчане, а по левую руку стояли еще пяток коек с ранеными немецкими солдатами. Надо заметить, лежал не на голых досках, даже матрас подложили, только, думаю, клопов в нем…
–Ты кто такой?– Был первый вопрос, как только вышли санитары, притащившие меня сюда. Спросили не грубо, а скорее удивленно.
–Рядовой Горчак,– бросил я, но интонацию выбрал нейтральную.
–Ты ж еще ребенок, какой ты рядовой, откуда ты здесь?– Вот же засыпали вопросами, а я-то ждал, что как обычно спросят, какого хрена тут русский делает.
Спрашивающий был светловолосым и молодым человеком, комплекцию его не понять, лежит под одеялом, но видно, что габариты невнушительные. Обычный такой человек, мужчина, таких много в немецкой армии. Вообще, все эти истинные арийцы и иже с ними встречаются не так чтобы часто, обычных людей намного больше. Стереотип советской пропаганды. А сейчас эти хваленые немецкие вояки и вовсе не были похожи на солдат. На госпитальной койке лежат обычные мужики, разного возраста и нации, но простые люди.
–Немного поцарапали, в городе,– так же спокойно ответил я.
–Ничего себе, уже детей на передовую тащат, совсем очумели, что ли?– продолжал немец.– Хотя с такой войной это неудивительно. Как на бойне!
–Вилли, перестань, тебе уже говорили, ты допрыгаешься!– осадил разговорчивого немца еще один ранбольной, лежавший неподалеку. Этот чернявый, крупный, лицо мощное, наверное, и тело ему под стать. Глаза расширены, злится на товарища, но что он может сделать, заткнуть ему рот?
–Отстань, Курт, чего мне бояться, я, если ты забыл, как раз уже отпрыгал свое,– ответил белобрысый и откинул одеяло. Понятно, одна нога короче другой, примерно так наполовину.
–Чем вас так?– спросил я, чтобы поддержать разговор.
–Мина рядом рванула, а наши коновалы отпилили, лишь бы побыстрее, ведь наверняка могли сохранить ногу, а теперь Вильгельм Ройзнер поедет домой просить милостыню в своем богом забытом медвежьем углу.
–Зато живы и будете с семьей, тоже неплохо,– ответил я серьезно.
–Ты русский?– вдруг спросил тот самый Курт, лежавший возле окна.
–Да, а что, есть какая-то разница, или вы приверженец расовой теории?– бодро, скорее даже нагло спросил я. Такие разговоры были частыми, еще в школе пришлось немало выслушать. Грубить специально не стану, но и лебезить тоже, что он мне сделает, этот фриц?
–Вам, русским, не место на одной земле с нами!– О, идейный.– Что ты здесь делаешь, щенок, вынюхиваешь?
–Даже если бы это было так, то я был бы где-то при штабе. Простите, но что мне делать в госпитале, нюхать ваше дерьмо, уважаемый?– На, сука, жри.
–Что ты сказал, свинья, а ну повтори!– заорал Курт и задергался.
–Вы еще и глухой?– я сделал вид, что удивился. Мне было смешно, почему-то хотелось издеваться над этим козлом.
–Я тебе сейчас язык вырву!– вскинулся Курт, пытаясь встать.
–Успокойся, Курт, это не просто мальчишка,– встрял в разговор еще один солдат,– он из «Бранденбурга», я видел их в деле.
–И что? Может, мне еще и извиниться перед этой русской сволочью? Где бы он ни служил, таким верить нельзя, он – русский, и этим все сказано.
–А вы – немец, и что с того? Я за неделю пользы больше принес, чем вы за месяц,– спокойно парировал я.– Что бы вы тут делали, без разведки.
–Так ты разведчик?– вновь подал голос Вилли.
–Скорее диверсант,– опять подал голос третий, неизвестный пока мне немец. Этот тоже был темноволосым, лицо худое, изможденное, помотало его, сразу видно. Голос поставлен, хоть и слабый сейчас, наверняка какой-нибудь фельдфебель, офицеры лежат в отдельных палатах.– Так ведь, парень?
–Примерно так,– кивнул я.
–Да мне насрать, кто он. Чего заступаетесь за русских, вы еще целоваться с ними начните, в гестапо обрадуются.
–Если ты не перестанешь молоть чушь, то первому достанется именно тебе. Забыл, ты сам на подозрении, а лезешь не в свое дело.
Разозлившийся Курт замолчал, а спустя минуту встал и, взяв сигареты, ушел из палаты, громко хлопнув дверью. Рука у него была на перевязи, других увечий не видно.
–Его трясут за оставление позиции, а ранение пустяковое, руку немного зацепило, он и убежал. Злится на всех, а виноват сам,– вдруг нарушил тишину Вилли.– Наши парни стоят стойко, но некоторые все же трусят.
–Ну, раз ранен, наверное, мог отступить?– поинтересовался я.
–Никто из его сослуживцев не видел, как его ранило, здесь он только благодаря доктору Плеве.
Ух ты, фамилия у врача прям как у императорского премьера царской России.
Немцы еще немного посплетничали, а когда явился Курт, замолчали. Я тем более не хотел с ними говорить, помяли их наши, так и надо, не хрен было к нам приходить. Вообще, я уже встречал «нормальных» немцев, тех, которые не хотели воевать, относящихся к русским нормально и даже добродушно, но никто из них, по крайней мере тех, с кем сталкивался я, не отказались воевать, говорить это одно, а вот сделать что-то…
