речную свежесть невозможно перепутать ни с чем.
— Вот как?
— Даже с другими реками.
Она вновь засмеялась.
— А ты умеешь льстить, маленький невежа! Или говорить комплименты.
В недоумении я несколько секунд молчал.
— Всего лишь говорю как есть.
Вода продолжала прибывать. Я повертелся на месте, пытаясь сообразить.
— Как ты попала сюда? Я думал, колодцы питают горные или подземные источники.
— Все верно. Но они — часть меня. В этом древнем колодце я давно не бывала. Он наполняется водой лишь тогда, когда сюда кто-то попадает.
Повисла настораживающая пауза.
— Почему? — спросил я: а что я еще мог спросить?
— Ты упал не в простой колодец, маленький Руари, — ответила Шур, и в ее голосе послышалось что-то похожее на горечь. — Большинство попадает сюда случайно. Но ты — нет. И все же, если ты не сможешь сделать то, что должен, мне придется утопить тебя. Никто, кроме одного, не может выбраться из этого колодца.
— Но ведь Дули знает о нем! — возмутился я.
— Он никогда не был здесь, внизу. Боится, хотя у него есть крылья. Но ты его сильно разозлил, раз он решил приблизиться к колодцу.
— Что я должен сделать, Шур?
— Увидеть то, что никто другой увидеть не сможет. Достать то, что руки других не ощутят. Оживить это и сделать частью себя.
Вода залила мне ноги, снова морозила струями живот. Я вертелся, пытаясь разглядеть нечто. И не видел.
— Шуууур!
— Мне будет очень жаль, братец, — едва слышно отозвалась она на мой жалобный вой, когда вода была уже по шею.
Я стоял до последнего, касаясь дна задними лапами, передние уперев в стену. Потом ноги перестали чувствовать дно. Слабо шевеля лапами, я держался на плаву. Густой подшерсток уже не спасал от холода.
— Но ты ведь знаешь, в какой день ты родился? — продолжила она.
— З-з-з-знаю…
— Наверное, тебе неизвестно — у твоей матери были тяжелые роды. Она много дней не могла разродиться. Тогда она на рассвете пришла ко мне, в тихую, скрытую камышами заводь, и попросила меня о помощи, сказав, что ты станешь моим названым братцем. Я подогрела для нее свои воды, успокоила, подарила ей долгожданное облегчение.
— Об этом она не рассказывала…
— Жаль, Руари, все могло бы быть по-другому. Ты бы мог стать иным. Если бы приходил ко мне, говорил со мной… Но злое сердце не сможет заполучить флейту. Не твоя вина. Только твоя природа. За всю историю ни один оборотень не становился Хозяином.
На несколько секунд я даже перестал стучать зубами, когда до меня дошло, что значат ее слова. Следом почувствовал, как струи, будто скрутившись в тугую веревку, обвиваются вокруг ног, утаскивают в черную глубину. Получалось как-то уж слишком символично. Если мое рождение было связано с теплом и светом, то смерть, как ей и положено, выходила темной и холодной.
Пузырьки воздуха просочились из пасти, ускользнули вверх, словно испуганная стайка серебристых мальков. А я судорожно вдохнул…
Боли не было. Лишь одно удивление.
— Руари? — голос Шур недоуменно прожурчал в голове.
Она меня выпустила, а я повис в воде, словно в невесомости, потеряв представление, где верх и низ, распахнув глаза и ошалело оглядываясь. Пока не увидел ее. Едва различимую, сливающуюся с серым дном.
— Достань ее! Ах, так не сможешь! Обернись!
Поток воды вытолкнул меня на поверхность. Я закашлялся, выплевывая хлынувшую горлом воду. Произнес три слова возвращения. И нырнул к самому дну. Пальцы нащупали флейту. Схватив ее, я выплыл на поверхность. В руке у меня лежала потрескавшаяся от времени, серая, безликая трубка около двух футов в длину. Только по неровным отверстиям можно было догадаться, что это когда-то была флейта. На боку я разглядел глубокие царапины и черные полосы, похожие на следы огня. Я поболтал ею в воде, очистив нутро флейты от донной грязи.
— Ну же, братец! — нетерпеливо подгоняла меня Шур.
— Оживить и сделать частью себя? — прошептал я, вспомнив ее слова.
Я смотрел на борозды, и инструмент вдруг представился мне израненным существом, погибшим в неравной битве. Все остальное я делал интуитивно: прокусил запястье, проливая собственную кровь на древнее дерево и втирая пальцами в ее плоть, шептал заклятия. Трещины и царапины сглаживались, исчезали. А вокруг начали разгораться золотые искры. Я подумал, что снова на грани потери сознания. Но это оказалось не так. Все ярче и ярче становился свет вокруг нас. Воды Шур теплели, поддерживали меня на поверхности. Через несколько долгих минут у меня в руках лежала словно только что изготовленная флейта — темное полированное дерево. Я поднес ее к губам. Осторожно дунул. Звука не было.
— Так сильно, как только можешь! — прожурчала Шур.
Я набрал полные легкие воздуха и подул. Из самого своего нутра, из глубины, передавая флейте не только свое дыхание, но нечто большее. Звук, полившийся из нее, нарастал. Бархатистый, глубокий и темный, как безлунная ночь, в которой звучат только перепевы ветра, играющего в луговых травах среди холмов. Он становился все громче и громче, а эхо колодца делало его мощным, подобно органным трубам. Вода стала нестерпимо горячей.
На последних нотах, когда дыхание почти кончилось, меня вышвырнуло прочь из колодца.
Глава 19
Золотые искры вылетели следом, окутывая, затмевая звезды на небе. А следом из колодца повалил пар и завис передо мной облаком. В нем мне почудилась призрачная фигура женщины в белом платье до пят с длинными зелеными волосами. Шур смеялась.
— Она так сильна, что обратила меня в пар! О!!! Конечно, это твоя заслуга, Руари.
— Шур, я не хотел…
— Нет, не волнуйся, туманы — это тоже часть реки, — засмеялась она и вдруг стала серьезной. — Я рада и не рада одновременно. Рада тому, что ты остался жив, братец. И встревожена, потому что, если флейта перешла в руки оборотня, если других достойных не нашлось… значит, все в этом мире стало очень шатко, Руари. Но, может быть, всё не так плохо. А тебе придется быть достойным ее.
Я вдруг понял, что флейты в моих руках больше нет.
— Она появится, как только понадобится тебе. Но понадобится лишь для определенной цели. Хозяин должен оберегать подвластные
