class="p1">И снова я моргнул.
— Умница, — сказала она; в голосе слышалось облегчение.
Как будто у меня был выбор. Это же как в «Крестном отце»: предложение, от которого невозможно отказаться.
Мама подошла, снова склонилась надо мной, поцеловала, взяла за руки. В глазах ее блестели слезы. Как много всего свалилось на нее! Если бы я мог утешить маму, сказать, как мне жаль.
— Ты никогда не пожалеешь об этом, поверь.
Затем она резко поднялась. Слезы высохли, лицо побледнело еще больше. Я понимал, насколько сильно мама нервничает, как сложно ей решиться. Боб прав: она христианка, ходит в церковь, молится. Расписаться в верности дьяволу, отмахнуться от Господа росчерком пера такому человеку гораздо сложнее, чем атеисту.
Но иного выхода нет.
И награда — нужно же помнить о награде.
Глава девятая
— Остановитесь, — глухо сказал Боб.
Мама подошла к столу. Филип придвинул к ней буклет, на котором было написано ее имя, щелкнул авторучкой.
— Мне жаль, что ты не понимаешь, Боб, — сказала мама и взяла авторучку из рук Бегича.
— Все повернулось не так, как планировалось, не так, как мы ожидали. Это случается. Просто помни: мы — одна команда, — внезапно проговорила Катарина, глядя на Боба. — Только это имеет значение, это всё извиняет и всё объясняет.
Если бы я уже не был обездвижен, слова Катарины парализовали бы меня, честное слово.
Филип открыл буклет на нужной странице.
— Добро пожаловать в клуб, госпожа Лазич.
Не колеблясь больше, мама поставила подпись.
Я следил за тем, как ручка скользит по бумаге, и думал, что обратно не повернешь. Было грустно? Наверное, но точно не скажу. Я был сосредоточен на том, что произойдет дальше.
Братья Бегичи заметно расслабились. Видимо, до последнего не были уверены в решении мамы. Заставить ее подписать невозможно, можно лишь уговорить, а если она не согласилась бы, то и я тоже. План провалился бы, и их Господин, скорее всего, за такое по головке не погладит.
Филип и Богдан улыбнулись друг другу. Катарина, которую Богдан все это время держал возле себя, то обнимая, то касаясь ее руки, выглядела так, будто ждала чего-то, прислушивалась.
— Твоя очередь, Давид.
Филип приблизился ко мне с буклетом в руке. Пролистнул до нужной страницы, открыл.
— Госпожа Лазич, сыну понадобится ваша помощь. Придержите его руку? Скоро необходимость в этом отпадет.
Когда я вспоминал этот момент, то думал: все могло пойти иначе, если бы Филип пожелал сделать это сам. Если бы не утратил бдительности. Доверяй, но проверяй, так говорится? Или же дело не в бдительности, а в том, что ему неприятно было прикасаться ко мне — моим скрюченным, сведенным судорогой, слабо шевелящимся рукам? Часто встречающаяся брезгливость здорового человека к больному подвела его.
Филип пристроил буклет у меня на коленях и стал ждать, что мама вложит авторучку в мою руку, поможет удержать. Далее мне следует сделать мышечное усилие, чтобы оставить на бумаге хотя бы штрих. Необходимо сконцентрироваться, на это потребуется время (повторю, что целенаправленно пошевелить рукой у меня получается в одном случае из ста). Но то, что я буду стараться, — уже доказательство моего согласия, не так ли?
Однако вместо того, чтобы дать авторучку мне, мама стремительно развернулась к Филипу, выкрикнула: «Давай, Давид!» и вонзила авторучку Филипу в щеку.
Не знаю, куда она планировала попасть, но ей нужно было обескуражить Филипа, заставить отвлечься от меня.
Ведь рука-то моя уже была занята: в сведенной ладони зажата мамина зажигалка!
Вот скажите, случайно ли вышло, что мама вновь закурила и начала всюду носить ее с собой? Она умудрилась передать мне зажигалку, когда обнимала перед тем, как расписаться. Говорила о выборе, о том, что не будет пути назад, и я сообразил: мама что-то замышляет. Гадал только, что именно. А едва серебряное сердечко очутилось в моей руке, сразу понял.
Все очень просто, вы ведь тоже поняли?
Я — особый гость. Никто, кроме меня, не находился в отеле, не совершив сделку с так называемым Господином, не проникал в тайны «Бриллиантового берега», будучи независимым от воли его хозяина. Я давно сообразил: нечто защищает меня от мертвых обитателей «Бриллиантового берега», делает неуязвимым, и лишь в последние часы все прояснилось.
Смотрите, как идеально продумано: поставив подпись, гость становится слугой дьявола, не может противиться воле своего хозяина, нанести урон, навредить «Бриллиантовому берегу», даже если и захочет, и заподозрит плохое (как Милан, например). Блестящая защита, которая дала сбой только на мне, калеке, неспособном говорить и ходить.
Ведь я-то — другое дело. Я — гость, так и не ставший слугой!
Если кто и способен разрушить воронку, куда засасывает людские жизни и души, как назвала «Бриллиантовый берег» мама, то только я.
Хотя, возможно, и я не смогу… Пока не проверишь — не узнаешь.
Вот мы с мамой и решили проверить.
Сразу поняли друг друга, как понимали всегда. Нам не нужно было обсуждать план, мы привыкли к обоюдному доверию, научились читать по глазам. Я прекрасно знал, чего ждет от меня мама: я должен поджечь буклет. Что дальше? Что выйдет из нашей затеи? Ни она, ни я понятия не имели, но важна попытка.
В некоторых случаях и попытка засчитывается как победа!
Как только зажигалка попала мне в руки, я стал концентрировать на ней мысли, волю. Надеялся, что сумею нажать на кнопочку, она совсем не тугая, это должно быть легко. Еще верил, что Боб сообразит, подключится. Или поможет мама.
Но все стало происходить очень быстро и совсем не так.
Мама, ослабевшая от болезни, задела Филипа по касательной. Тот отреагировал моментально, успел уклониться. Стержень авторучки оцарапал его кожу, но и только. Скорее инстинктивно, нежели специально, Филип оттолкнул маму от себя, не рассчитав силу. Мама попятилась, неловко подвернула ногу и упала. Окажись позади нее пустое пространство или стеллаж, все обошлось бы, но…
Сзади был стол, и мама, падая, ударилась виском об угол.
Упала и замерла, не шевелясь больше.
— Госпожа Лазич? — позвал Богдан.
Катарина стояла, вытаращив глаза, прижимая ладони к щекам. Я замычал от ужаса, меня словно скрутило дугой, а Филип, подскочив, выбил зажигалку у меня из руки.
Хотел, наверное, забрать себе, но снова не рассчитал свою силу, с которой бил, и мою, сжимающую ладонь, поэтому зажигалка отлетела куда-то, а проследить, куда, Филип, не успел, потому что на него налетел Боб.
Богдан и Катарина стояли чуть поодаль. Богдан растерялся, вид у него был, как у человека, который только что проснулся и никак не сообразит, что происходит. Он сделал неловкое движение
