яйца с беконом на тарелке – головная боль отразилась и на его желудке. Но он жадно выпил пряный эль, которым это заведение прославилось, и заказал ещё. Со времён молодости его тяга к спиртному поутихла, но не исчезла насовсем.
Нервная служанка принесла вторую кружку, стараясь не привлекать внимания известного своим крутым нравом и выходками человека. Тот не обратил на неё внимания, уставившись на пенную шапку напитка – благо его мысли сейчас находились далеко от таверны. Келмар снова попытался приподнять завесу памяти между ним и недавним прошлым, пытаясь раскрыть секреты, спрятанные от него самого.
С яростным рёвом боль в голове вернулась; граф закричал, сжав кулаки, и сбил заказанным им эль со стола. Служанка дёрнулась, и хозяин отправил её на кухню, бросив обеспокоенный взгляд на буйного посетителя. Тот глубоко задышал, плотно закрыв глаза и сосредоточился на настоящем вместо прошлого.
Когда боль уменьшилась, снова нахлынули видения. Амулет нагрелся и светился под чёрной шёлковой рубашкой; мужчина схватил его вместе с тканью под напором очередного потока гротескно-кровавых картин, наполненных ужасом глаз и вкуса крови во рту. От последнего ему чуть не стало плохо, но он держался до тех пор, пока и изображения не погасли.
Пришла пора пробовать другие варианты, решил он.
Было глупо использовать Школу Скрытности. Без знания истинной природы их цели они не были готовы к сражению с чудовищем, но Келмар твёрдо был намерен сохранить сущность Мрака в тайне до той поры, пока он не узнает больше об обстоятельствах, которые привели это создание в Зазесспур. У него имелись и другие подозрения – ощущения, шевелившиеся в самом сердце, от которых стыла кровь – но в них он пока не готов был признаться даже себе. Ему нужно было узнать больше.
Покинув таверну, граф пешком добрался до Коврового округа, наслаждаясь взглядами простого народа, когда он проходил мимо. Келмар никогда не опровергал слухи о том, что он убил брата, но и не подтверждал их.
Пусть думают, что хотят, размышлял он, ведь слухи и страх могут быть могучими союзниками.
Он держался северо-восточных улиц, избегая света раннего заката и болезненной рези от него в чувствительных глазах. Ковровый округ до войны имел дурную репутацию, но сейчас, благодаря реконструкции и новым законам, почти весь Зазесспур старался создать более достойный образ этого района. Рассматривая восстановленные магазины и деятельных горожан, потихоньку возвращавшихся домой, Келмар покачал головой, смакуя тёплые воспоминания. Он кивнул небольшому патрулю, отметив невысокую численность стражников в дневное время – и раздражаясь при мысли об её увеличении в ночное.
Наконец он пришёл к маленькому каменному зданию – когда-то двухэтажному, но пожар уже давно позаботился о верхнем этаже. Первый же был обитаем, хоть граф и ненавидел туда заходить.
Распахнув без стука слегка обугленную дверь, он вгляделся во тьму, высматривая знакомую съёжившуюся фигуру. Келмара поприветствовали запахи жасмина и сандалового дерева, смешанные с какими-то ещё, которые лучше было не идентифицировать. Голос раздался у него за спиной, когда граф захлопнул дверь и задвинул засов.
– Я могла убить тебя, племянничек, – сухой шёпот пронёсся по комнате, словно эхо от водопада.
– Ты знала, что я иду, дорогая тётушка, иначе не оставила бы дверь незапертой, – улыбнулся Келмар, повернувшись к говорящей тени.
– Пф, – всё что он получил в ответ, не считая шевеления и тихого ворчания по поводу высокомерных юнцов.
Граф взял с маленького столика у двери лампу и переставил её на каменную полку камина, перед которым его тётя обычно сидела в ветхом кресле, заваленном подушками. От нового она отказалась, когда племянник начал заведовать финансами семьи, а последний, в свою очередь, больше не настаивал. Предложил он тогда чисто машинально – на самом деле ему не было особого дела до её удобства.
– Пираса! – сказала старуха магическое слово, заставив фонарь загореться, хотя внутри уже многие годы не бывало масла.
Келмар бесстрастно и без эмоций, несмотря на её безобразность, взглянул на тётку, сестру-близнеца его матери. Она давно полысела, а один глаз перестал видеть из-за пепла, падавшего сверху тогда, при пожаре, уничтожившем верхнюю часть дома. Старая женщина не выносила целителей, поэтому глазница оставалась пустой и окружённой зарубцевавшейся кожей.
Тётя тоже осмотрела племянника, отметив шрам, который тот носил с гордостью – тонкая полоса на щеке, напоминание о давней дуэли и неопытной руке. Это был его первый и последний шрам. Он всё ещё носил угольно-чёрные волосы почти до плеч, резко контрастировавшие с бледной кожей – результатом ночной жизни, которую он предпочитал.
Под её молчаливым взглядом Келмар начал ощущать, как зачесалась кожа, а маленькие щупальца боли начали пробираться по венам. Женщина читала его, находя в самом его естестве ответы, которые, как она знала, нужны были её племяннику. Он наблюдал за ней, тоже читая её и выжидая, когда же она найдёт боль и кошмары.
Её единственный глаз сузился, когда наткнулся на то место, где под рубашкой покоился амулет. Граф ощущал, как предмет нагревает кожу, становясь горячее, когда магический взор приближался. Боль в голове снова начала пульсировать, совпадая с волнами жара от амулета. Он заставил себя сидеть неподвижно и плотно закрыл глаза, борясь с этими ощущениями.
Женщина охнула, когда заклинание коснулось границ кулона. Её тело напряглось, а сама она закричала – сдавленный и скрипучий звук, словно треск наэлектризованного воздуха. Затем, содрогаясь, закашлялась. Келмар услышал, когда его тётка почувствовала силу амулета, и непрошеная улыбка возникла на его тонких губах. Он не мог объяснить, почему, но его захватила острая радость от её страданий после касания. Эта внезапная, сбивающая с толку эмоциональная вспышка тоже стала для него болезненной, доведя боль до границы того тёмного места, где скрывались видения, кошмары и предзнаменования с привкусом крови и ужаса.
Её беззвучное заклинание распалось, и теперь женщина сидела, сгорбившись. Её дыхание с трудом пробивалось через морщинистые губы, покрытые маленькими каплями крови. Цена за чары оказалась высокой, ведь она использовала больше силы, чем того хотела. Подняв на племянника взгляд, старуха ждала ответы на вопросы, касающиеся того самого тёмного места, места, куда она не посмела войти.
Когда его собственная боль поутихла, Келмар открыл глаза и небрежно кинул:
– Его зовут Ксесиллидаугримм, для меня просто Мрак. Шипастый дракон. Я чувствую его голод, иногда вижу его глазами и ощущаю то, что ощущает он, но всё это ценой жуткой боли. Я не помню, как повстречал этого монстра, но просто знаю то, что знаю, – он смолк,
