с Богомолом. Некоторые вызывали совсем иные эмоции. Отношение с Черным Храмовником накалялись все сильнее с каждой новой совместной тренировкой. Сержант Идрис постоянно ставил нас вместе, иногда группой командовал Улберт, но мне подобную роль доверяли намного чаще. Прогнозируя тенденцию, становилось ясно, что взрыв произойдет. Он и произошел.
– Что за тупая идея с входом через подвал, акуленок? – оскорбительный тон Храмовника имел цель вывести меня из равновесия после очередной тренировочной операции. Мы ее провалили, не уложившись в отведенный норматив, но причиной послужило не моя не компетенция, а нежелание отдельных воинов действовать на пределе сил. Улберт потерял лишние две секунды, спускаясь по тросу с «Темного охотника». Еще столько же лишнего времени потратил, выбивая дверь. Все это наложилось на то, что на следующем этапе вышла более существенная заминка, и в итоге оперативник, которого нас послали спасти, оказался застрелен. Улберт вполне сознательно саботировал мои приказы, а сейчас продолжил гнуть свою линию.
– Не строй из себя дурака, сын Дорна, ты умнее, чем кажешься. Разве не ты целенаправленно замедлял группу? – мне надоело сглаживать углы и уходить от конфликта. Рано или поздно нарыв должен прорваться, дав возможность выйти гною.
Мы сцепились недалеко от входа в Трапезную. Сержантов, как по заказу, в поле зрения не наблюдалось. Несколько Астартес остановились и принялись с интересом наблюдать, чем все закончиться. Вмешаться – означало усомниться в силе и стойкости боевого товарища. Такого помощника-миротворца могли возненавидеть обе стороны конфликта. Так что все просто смотрели. По сути, сейчас мы определяли, кто и какое место займет в нашем тесном социуме. Подобное происходило и у Кархародонов, где мы часто подтверждали место в Стае. А я неожиданно вспомнил погибшего Каху и невольно ухмыльнулся – по сравнению с ним Улберт выглядел пожиже.
– Захлопни пасть, – Храмовнику не понравилось услышанное, теперь он не просто провоцировал, но и сам начал злиться. – Я не собираюсь выслушивать приказы ведьмокровки из ордена, который неизвестно кому служит на самом деле.
Это было тяжкое оскорбление. Оно касалось не только статуса библиария и моей личной чести, но всего ордена, всех Кархародонов, что выглядело гораздо серьезнее. Да и вражда Храмовника стала понятной, он ясно показал, что презирает псайкеров и не доверяет никому из Кархародон Астра. А подобное являлось следствием того, что много тысяч лет наш орден проводил политику изоляционизма.
Мой прямой удар в челюсть он заблокировал, смещаясь и отвечая великолепным хуком справа. Я подставил предплечье и выдохнул, принимая на него всю мощь прекрасно тренированного тела. Зрители зашумели, зрелище начало им нравиться. Раздались одобряющие крики, здесь нашлись как мои сторонники, так и Улберта.
Тоскую по отсутствующему дару псайкера, благодаря которому схватку можно было закончить сотней различных способов, я ушел от очередного выпада и пробил ногой в живот Храмовника. Он приложился спиной о стену и используя ее в качестве опоры, прыгнул на меня, вцепившись в хитон, а затем резко ударил лбом. Мой нос хрустнул, потекла кровь.
– А ты совсем никакой без своего ведьмачего дара, верно, колдун? – поинтересовался Улберт, обрушивая на меня град расчетливых тычков. – Я здесь потому, что лучший! Галактика почитает блистательных сынов Дорна, наше служение праведно, а кто ты такой? Акуленок из неизведанных далей? Нравится мною помыкать?
– Не я так решил, святоша!
– Но тебе нравится так делать, – он от души врезал мне по ребрам, а потом сумел ударить в ухо, да так, что едва не разорвал барабанную перепонку.
Некоторое время я держался, молчал и выгадывал подходящий момент, прежде чем пробил локтем ему в челюсть. Обычному смертному подобное моментально переломало бы половину лицевых костей и отправило в гроб, но и Астартес едва не улетел в нокаут. Во всяком случае, Храмовнику поплохело. Закрывая руками голову, он начал отступать, выгадывая время.
Финал настал неожиданно, но именно такой, какими все подобные схватки и оканчиваются. Прибежавший сержант Андроник в бешенстве откинул нас в разные стороны.
– Прекратить! Успокоились, вы оба! – он орал так, что дрожали стены. – Вы позорите себя и свои ордена!
– Я ничего не позорю, – Храмовник воинственно выдвинул вперед нижнюю челюсть, напоминающую кирпич.
– Как и я! – мой ответ прозвучал не менее твердо. Можно было подсказать сержанту посмотреть записи камер, здесь ими все утыкано. Но он и сам догадался.
Совет капитанов быстро решил наш вопрос. Формальным зачинщиком оказался Улберт, он оскорбил не только меня, но и весь орден. Но моя вина проявилась в том, что я не сдержался в ответ на провокацию и нанес первый удар. По такой причине нас обоих признали виновными, посчитали устное взыскание недостаточным, а потому заключили на четыре шестичасовых цикла в нейро-саркофаги.
Это была удивительная вещь, одновременно чудесная и жуткая. Она представляла собой герметичный контейнер, куда помещали воина. При наказании его привязывали, а на голову надевали психо-шлем. Шлем транслировал на глаза, уши и нос все то, что в него загружали. Каким-то образом он передавал не только изображение и звуки, но и запахи, вернее, так обманывал рецепторы, что мозг не видел подмены и фиксировал сигналы как настоящие ароматы. Вдобавок саркофаг мог трястись, наклоняться, имитировать порывы ветра, перепады давления и температур, создавая сильнейший эффект погружения в виртуальную реальность. Это была удивительная технология о которой в Империуме мало кто знал.
Чаще всего нейро-саркофаги транслировали весьма полезную для воина информацию, касающуюся неизвестных ранее ксеносов, их уловок, тактик и боевых предпочтений. Такое всем нравилось. Не нравилось другое – записи, когда братья погибали. Все они были получены в настоящих сражениях и имели удивительную детализацию. Псайкеры каким-то образом доставали из мозга павших последние ощущения и эмоции, записывая их на кристаллы, вставляемые в психо-шлемы. Мы могли видеть глазами и слышать ушами тех, кто отдал свои жизни во имя Человечества.
Ощущение, как тебя на части разрывает луч некронской пушки или ты взрываешься в падающей десантной капсуле транслировалось прямо в мозг. Несмотря на всю самодисциплину и метальные наработки, с Жуком на голове я не мог полностью абстрагироваться от происходящего. Я действительно чувствовал, как погибаю, сгораю или захлебываюсь кровью в сотне сражений. Это было страшное наказание, ибо оно разило в самое сердце. Мало того, что ты чувствовал настоящую боль, это полдела, хуже всего то, что гибли настоящие герои, защищающие Человечество до самого конца. Зрелище тех мучений, что выпало на их долю, их невероятных подвигов и
