с ней должным образом. Возьму ее в жены. Привезу в Афины. Отведу ей собственные покои и не буду докучать нежелательным вниманием. В конце концов, для удовлетворения потребностей есть служанки. И посмотри, чем она мне отплатила.
Тесей раскрыл веки и уставился на меня. Я хранил молчание.
– Ты слышал, что случилось в день нашей свадьбы? Ну разумеется, слышал, у тебя везде уши. Девушка, юнее даже моего сына, должна была перепрыгнуть через быка, который, верно, был раза в два выше меня и размером с эту комнату. Она насадилась на его рога. Клянусь богами, это вызвало жуткий переполох. Критяне увидели в происшедшем плохое знамение. Я же лишь задавался вопросом: почему мы позволяем молодежи уничтожать себя таким образом? Они еще дети, но мы-то взрослые, Трифон. Мы-то взрослые.
Он вздохнул. Я по-прежнему молчал. Это – представление для меня, заготовленная речь.
– Молчишь? Хорошо. Ты закоренелый монархист, Трифон?
– Я верен своему царю, – осторожно отозвался я, прощупывая почву и пытаясь понять, какой ответ Тесей хочет услышать.
– А если твой царь желает перестать быть всемогущим владыкой? Тогда чему или кому ты будешь верен, Трифон? Ты был верен моему отцу, когда он покончил с собой, оставив царство в руках подростка, Ипполита?
Я опустил взгляд, не проронив ни слова. Знал бы Тесей, что впервые на моей памяти вел себя сейчас как самый настоящий царь. Его отец частенько упрекал меня в такой же манере. Прерогатива царей. И потом, пусть говорит, быстрее дойдет до сути.
И точно.
– Ты видел ее? – вздохнув, спросил Тесей. – Федру?
– Нет, господин, не видел, – ответил я на прямой вопрос.
На его лице отразилось удивление.
– Я надеялся, ты расскажешь мне, в каком она состоянии. Впрочем, ладно. Скажи, советник царя, как мне с ней поступить?
Я помолчал, тщательно подбирая слова. С какой целью он задал мне этот вопрос? Чтобы оценить мою мудрость или чтобы посмотреть, кому я верен? Держа возможные варианты в уме, я счел за лучшее ответить честно.
– Вы должны предложить ей легкую смерть. Вы, безусловно, должны ее наказать, но она все еще ваша жена. И женщина.
– Она примет это предложение? Я так понимаю, ты говоришь о яде из болиголова или иного растения?
– Именно так. Думаю, примет. Она глубоко несчастна, и ее можно убедить в необходимости такого решения.
Тесей повернулся на постели и уставился в пространство, в никуда. Когда он снова оборотился ко мне, взгляд его был безжизненным. Похоже, ход его мыслей изменился.
– У тебя ведь нет детей, Трифон?
– Нет, – резковато сказал я. Уже подустал отвечать на этот вопрос и не понимал, почему всех так волнует моя бездетность.
– Сейчас ты считаешь меня слабым – человеком, которого лишили самого дорогого. Думаешь, что я слаб и что твоя битва окончена. Не будет больше никакого суда и возможности сделать все правильно и справедливо. Я жажду мести, а не справедливости. Эта женщина убила того, кем я дорожил больше всего на свете. Я воззову к богам, эриниям, богиням мщения и всем известным мне духам – добрым и плохим – и узрю ее мертвой. – Тесей приподнялся и сел на краю постели. – Думаешь, она убила юного бездельника, дурачившегося и разъезжавшего на лошадях, от которого при дворе было мало толку? Но ты не его отец. Она убила не только юношу. Она убила младенца, которого я баюкал на руках чуть дыша, боясь разбудить. Она убила мужчину, которым он мог стать – кем бы ни стал. Я по-отцовски пытливо наблюдал за ним, гадая, кем он будет. Прославится мастерством верховой езды? Будет искать приключений с Гераклом? Станет Гераклом своего поколения? Остепенится и будет править Афинами вместе со мной? Столько возможных судеб! И она все уничтожила.
Теперь Тесей стоял, нависнув надо мной. Я не позволил дрогнуть на лице ни единому мускулу. Ни за что не выкажу страха.
– Для тебя случившееся – победа. Демократия мертва, радуешься ты со своими приспешниками. Тесей по-царски покарает женщину, убившую его сына. Мой мальчик, мой малыш, мой сын ничего для вас не значит. Он лишь инструмент, что ослабит меня и подчинит вашей воле. И ты прав, Трифон. Я слаб. Федру казнят без суда, без голосования присяжных судей, по одному моему приказу, потому что я могу его отдать. Но я вновь стану сильным. Мне больше нечего терять. И, когда буду готов, целиком и полностью посвящу себя установлению демократии – политической системы, при которой все мужчины будут обладать правом голоса и такие продажные советники, как ты, лишатся выгоды и перестанут жиреть, играя на тщеславии и нерешительности таких слабых царей, как мой отец.
Я клонился назад, инстинктивно пытаясь отодвинуться от Тесея, не сходя при этом с места. Мы смотрели друг на друга: царь и его подданный, безумец и разумный человек. Его глаза блестели, и я свои на секунду отвел, не в силах терпеть этот ненормальный взгляд.
– Мой господин, – произнес я, – вы царь и вправе устанавливать какую угодно систему. Это ваша прерогатива, нравится вам это или нет. Но, прошу вас, не думайте, что я служил советником вашему отцу лишь только ради наживы. Я тоже радею за Афины.
Тесей фыркнул, но отступил от меня и, поникнув, поплелся к кровати. На царском языке: разговор окончен. Но у меня остался последний вопрос.
– Что насчет Федры, господин? Я могу пообещать ей легкую смерть?
– Можешь, – тяжело обронил он. – Но сначала пусть родит. Я не желаю пока видеть ребенка, тем не менее он станет моим наследником. Я назначу ему наставника. Скажи ей, что я хорошо о нем позабочусь.
Я кивнул и вышел из комнаты. Мое сердце пело, но выражение лица было бесстрастнее некуда. Федра не согласится отдать ребенка, но матери каждый день теряют еще не рожденных детей, о чем я без колебаний и сообщу царю. Что важнее, теперь я также могу сообщить двору, что принцесса приняла яд и ее тело отправлено на Крит или выброшено в море. Придумаю, что сказать. Меня распирало от радостного волнения. На какое-то время придется спрятать Федру от чужих глаз, но где мой дом, никто не знает. Пошлю слуг подготовить комнаты для своей племянницы и ее будущего ребенка. Покои Федры в моем доме будут куда приятнее и комфортнее ее нынешних. Еще столько всего предстоит сделать!
Федра
Все мертвы.
Мои оковы ослабили, чтобы я могла сесть в постели, но лучше бы не утруждались.
Все, кто был мне дорог, мертвы. Брат убит. Сестра убита. Никакой бог не унес ее в свои чертоги. Она не живет на Олимпе. Она мертва.
Я попыталась приложить ладонь к животу – этот жест утешал меня последние восемь месяцев, – но не дотянулась. Опустила взгляд и не увидела привычных выпирающих ножек толкающегося дитя… Ипполит мертв. Его сын умер вместе с ним или просто спит? Я задвигалась, чтобы расшевелить ребенка, но движения сковывали короткие цепи.
Убийство Ипполита стоило того? Если Тесей испытывает хоть толику боли, что чувствую я, то да, стоило. Оно того стоило. Больше не нужно ждать кары богов. Я сама позаботилась об отмщении.
Я обдумала предложение Медеи. Полагаю, она сама понимала, что оно неприемлемо. Отдать свое дитя чудовищу Тесею? Да я лучше выкину его в море. А если это девочка? В Афинском дворце она никогда не будет в безопасности, особенно если рядом не будет матери, способной ее защитить. И на что будет похожа моя собственная жизнь, когда я буду мыкаться по свету, подобно Медее? Меня никто не пожелает принять из страха, что в припадке безумия я убью и их сыновей. А пока я буду скитаться, что будет с моим ребенком? Ребенком, которого я по-прежнему не ощущаю.
Я не могла двигать
