он, ставил крест на детях, не из-за морали, а потому что они были беспомощны, бессильны, и это делало тех, кто охотился на них, трусами, не способными противостоять взрослому человеку.
Даин выслеживал Гектора с того дня, как тот похитил Лайлу, терроризировал его, пока тот не наложил в штаны и не убежал прятаться, как бесхребетный трус, которым он и был. Он снова появился, и на этот раз Человек-Тень решил нанести ему визит.
— Ты знаешь, где он? — спросила она, в ее словах сквозила ярость.
— Лучше, flamma, — он нежно погладил ее по заднице. — Он у меня в очень хорошем месте. Он истекает кровью, по капле, пока я играю с твоей киской.
Она раздвинула ноги для его пальцев, уже мокрая для него, как и всегда.
— Ему больно? — спросила она, ее голос дрожал.
— Больше, чем тебе когда-либо было больно, — пообещал он и увидел, как расслабился ее позвоночник.
Хорошо.
— Я хочу это увидеть, — тихо сказала она, обращаясь к стойке. — Я хочу увидеть, как он истекает кровью. Когда мы пойдем?
Даин услышал ее мстительные слова и медленно погладил ее по спине жестом, который, как он знал, успокаивал ее.
Да, она была готова, по крайней мере, к первому шагу.
Глава 21
Лайла
Она не была готова покинуть дом.
За эти недели он стал для нее убежищем, единственным домом, который она когда-либо знала, единственным раем в ее адской жизни. И она не была готова оставить его, не зная, вернется ли она когда-нибудь, та ее часть, которая все еще сомневалась в себе, постоянно задавалась вопросом, оставит ли он ее в городе.
Она будет скучать по дому, по балкону, по рутине. Она будет скучать по готовке и по себе, по ежедневным встречам с доктором Мэнсоном и прогулкам по саду с Бесси. Она будет скучать по всему этому. Она покачала головой и завязала заколку на запястье.
Доктор Мэнсон посоветовал завязывать галстук с заколкой на запястье и защелкивать его всякий раз, когда в голову приходит плохая, беспочвенная мысль. Когда она нашла статью об этом, там говорилось, что это приучает мозг чувствовать наказание за плохие мысли, и со временем они стали более управляемыми.
Прошло несколько недель, и она могла подтвердить, что это действительно работает. Она активно работала над тем, чтобы приучить свой мозг к другим формам мышления. Некоторые вещи она делала сама, например, завязывала волосы, выполняла ежедневные задания, писала что-то хорошее о каждом дне.
В некоторых вещах ей нужна была помощь, и человек, который был кошмаром для стольких людей, помогал ей. Например, она рассказала ему, что когда она ложится в ванну, то вспоминает все те случаи, когда она пыталась утопиться под водой, и он просто стал набирать ей ванну каждый вечер. Он поднимал ее и нес на руках, садился на один конец и заставлял ее сидеть на нем, прижавшись спиной к его спине, а он был внутри нее, не двигаясь, не трахая, просто неподвижно, так что она стала ассоциировать ванну и купание с ним. В другой раз она рассказала ему о том, что в прошлом прикосновения к ее заднице вызывали у нее тошноту и ощущение грязи, что от одной мысли об этом у нее до сих пор сводит живот. И он, извращенец, доминант, связал ее лодыжки с запястьями так, что она была непристойно обнажена, и положил вибратор на ее клитор, свой член в ее киску, а большой палец в ее вход, пока она не забыла, что он вообще там был, потерявшись в ощущениях.
На следующее утро, перед уходом, он перевернул ее на диван и отшлепал по попке, смазав ее собственными соками, и вставил маленькую затычку в ее задний проход, велев не вынимать ее, не трогать себя, ничего не делать с ней до его возвращения. Весь день тяжесть предмета в одном отверстии и пустота предмета в другом действовали ей на нервы, пока она не оказалась на балконе, обнаженная, с ногами, перекинутыми через ручки кресла, чтобы прохладный ветерок немного успокоил ее перегретую кожу. Так он нашел ее, посадил на стул, наклонился и вошел в нее, дважды проникнув в нее так, что она потеряла сознание от ощущений, а ее крики эхом разносились над горами, пока она не потеряла сознание. Но он помогал ей справиться не только с сексуальными проблемами.
Это были и эмоциональные проблемы.
Она призналась ему, что чувствует себя неуверенно, что боится, что однажды он ее бросит, и не знает, сможет ли она это пережить.
На следующее утро он отвел ее к шкафу и встал позади нее. Подняв руки, он попросил ее закрыть глаза. Она закрыла, и тут же что-то холодное, металлическое коснулось кожи на ее шее, заставив ее затаить дыхание. Открыв глаза, она увидела на шее золотую тонкую цепочку, металл которого нагрелся до температуры ее тела.
— Прямо как твой галстук, — прошептал он, прижавшись губами к ее шее. — Когда ты почувствуешь неуверенность, прикоснись к этому, напомни себе, кто на тебя претендует, напомни себе о последних шести годах и о том, как я ни разу тебя не отпустил, и спроси себя, думаешь ли ты когда-нибудь, что я отпущу тебя сейчас. Мир может перевернуться вокруг своей оси, flamma, а я все еще буду самым надежным существом в твоей жизни.
Мягкий поцелуй.
— Ты кислород, который питает мое пламя — без тебя мое существование сомнительно.
Она коснулась золотой цепочки на шее, когда он закрывал дверь и вел ее к вертолету в свете раннего утра.
Когда она подошла к ожидающему ее вертолету, по позвоночнику пробежала волна возбуждения. Она была очарована этой штукой с тех пор, как увидела ее в первое утро.
Она подошла к черному вертолету и обернулась, чтобы посмотреть на дом — серо-черное гладкое чудо архитектуры, расположенное наполовину на утесе и немного под ним.
Глядя на дом, она вспомнила тот день, когда призналась ему в темноте ночи, что не знает, куда пойдет, если ей когда-нибудь придется остаться одной, что у нее ничего нет за душой. Он внимательно слушал,
