— Вот этот твой самый «якорь» и не сходится. Положим, с финном все так и было. Олелькович ожидал от тебя решительных действий и подстраховался. Остальные жертвы — те, про кого мы знаем, — погибли схожим образом, но явно не от того, что их вита истощилась от удара по другой цели. Там были отчетливые следы непонятного нам ритуала. И следы энергии Ада.
— А у Канервы была эта энергия?
— Вот что самое интересное — нет! — Коваль бросил быстрый взгляд в сторону буфета, где хранилась, как уже было известно его племяннику, черемуховая настойка. — Смерть действительно произошла от чрезмерного и очень быстрого истощения виты, что привело к сердечному приступу. Такое ощущение, что парня выдоили, как корову, а потом отбросили в сторону.
— Но я же чувствовал Дыхание Скверны!
— Никто это не ставит под сомнение. Я — верю. Но следов нет. А на предыдущих погибших они были.
— Тогда я ничего не понимаю. — Ян тряхнул головой. — Прежних, значит, убил не Олелькович? Но слухи гуляют именно про него!
— Понимаешь, да? — Богдан ухмыльнулся. — Поэтому мы с Николаем и ходим вокруг этого дела и понять не можем, как к нему подступиться. Вроде и состав есть, и подозреваемый — благодаря тебе. Кстати, все четверо погибших имели связи с Адамом. Не настолько явные, как в случае с Канервой, но имели. Теперь, на послезнании, они видятся вполне очевидными. А результата все одно нет. Если бы не наш подозреваемый, все по-прежнему выглядело бы так, будто мы имеем дело с разрозненными, никак не связанными друг с другом случаями.
— А что, если так и есть?
— Эту версию мы тоже прорабатывали. Пришли к заключению, что связь имеется — что ты и подтвердил. Но одних наших умствований недостаточно для открытия официального расследования, фигурантом и подозреваемым в котором будет наследник влиятельного рода.
Ян дернул плечом. По всему выходило, что «восьмерка» была не такой уж могущественной. По слухам, инквизиторы из несуществующего отделения чуть ли не цепными псами императора являлись. Широчайшие полномочия, неподсудность, пригляд за аристократическими фамилиями Европы. На деле же юноша видел маскирующегося под купца шпиона, да еще и склонного к алкоголизму. Который боялся без веских доказательств зацепить наследника влиятельного рода.
«Ну и чем они тогда отличаются от остальных? — с досадой подумал молодой человек. — Надо было действовать самому, а не рассчитывать на помощь государственной структуры! Убить Олельковича, заявить Право Охоты, а потом — хоть трава не расти!»
Так его воспитывали. Учили жить и умирать, стоять стеной на пути адских тварей, пусть бы даже они и рядились в человеческую шкуру. Ценить свою жизнь, но не выше, чем служение этой цели.
С тем юноша и покинул библиотеку. Из которой направился в свою комнату, чтобы заняться гравировкой. Теперь, когда стало понятно, что Олелькович способен на многое, Эссен собирался использовать любую возможность для своего усиления.
Техника гравировки не прижилась ни в быту, ни в армии, хотя использовать ее мог любой одаренный вне зависимости от ранга. Несмотря на кажущуюся простоту, она все же была слишком трудоемкой и при этом не настолько долговечной, чтобы сделаться массовой. Поэтому и осталась лишь охотничьей уловкой.
Даже Эссены использовали ее далеко не на каждой охоте. Лишь ожидая встретить очень опасного противника, они были готовы потратить большую часть дня, а то и весь, чтобы создать оружие, которое будет работать лишь в следующие двое-трое суток.
Суть гравировки заключалась в создании подсказок. Этаких шпаргалок, позволяющих магу воспроизвести в разуме конструкт без долгого его запоминания. Не каждый, конечно, только самый простой, который можно было «впитать» в память одним быстрым взглядом.
Татуировки для этого не годились — опытным путем было доказано, что нанесенный на кожу рисунок так и оставался рисунком. Эксперименты на эту тему не оставляли и по сей день — в основном с составом чернил, хотя некоторые, особо упертые, даже пытались заменить татуировки шрамированием. Правда, к сколько-нибудь внятным результатам никто пока не пришел.
Другое дело — ногти. Одновременно живая и мертвая ткань человеческого тела почему-то позволяла создавать на себе заготовки для конструктов. Маги-экспериментаторы поняли это, когда провели аналогию с модумами, ведь в каждом из зачарованных предметов всегда использовалась роговая или копытная ткань животных, на которую и наносился конструкт.
Правда, сделать свой ноготь модумом ни у кого не вышло. Зато получилось создать заклинание для почти мгновенного использования. Тончайшей иглой с раскаленным острием на ногтевую пластину наносилось двухмерное изображение конструкта. Оно оставалось практически невидимым, но, если мазнуть по ногтю кровью, проявлялось. И только тогда и работало. А если, скажем, гравировку выделить краской — нет.
Недостаток данной техники, как уже говорилось, заключался в ее трудоемкости и недолговечности. Мало кто был готов к такой тонкой и скрупулезной работе, которая обесценится в тот момент, когда продолжающая медленно расти роговая ткань изгладит созданное.
Но Ян был достаточно упертым пруссаком, чтобы пойти на это. В памяти он мог держать лишь два конструкта одновременно, готовый применить практически мгновенно: «щит» и «плеть». Однако в его арсенале было еще достаточно усиленных родовых конструктов, способных неприятно удивить противника. Ту же «сеть Хагена» воспроизвести на ногте у него бы не вышло — слишком она была сложной. Зато «выжечь» на ногтях больших пальцев по «болотному огню» — вполне.
Их он и создал на указательных, средних, безымянных и больших пальцах. Когда на поместье Коваля опустилась ночь, у юноши только ногти мизинцев не были покрыты незаметным узором. Но на них терпения и сил уже не осталось.
«Сделаю это завтра с утра!» — пообещал себе он, разминая затекшую от долгого сидения спину.
После чего отправился в гости к сестре, чтобы разжиться у нее пилочкой для ногтей. Каждый из них требовалось заточить как можно острее, чтобы можно было пустить себе кровь без использования ножа.
Сестра встретила его уже в ночной рубашке, явно собираясь ложиться спать. Молча выдала инструмент и так же молча взяла брата за кисть правой руки, поднося ее к глазам. Ухмыльнулась снисходительно, отчего стала очень похожа на мать.
— Воевать собрался?
— Вроде того, — не стал отрицать очевидного Ян.
— А сестру о помощи попросить?
— Ты еще…
— Маленькая?
— Не готова! Я хотел сказать, ты не готова к бою с таким противником, как Олелькович.
— Потому что я потенциальный святой воин?
Ян нахмурился, пытаясь сообразить, к чему сестра это упомянула. На его взгляд, вопрос был исчерпан. Экзархат предложил путь, Коваль сумел отказаться от него так, чтобы никто не обиделся — по крайней мере, явно. Все на этом, собственно! Софию же, как выяснилось, это до сих пор грызло.
