Дедлок снова заговорил в моем ушном приборе:
— Я думаю… я думаю, мистер Стирфорт, возможно, покинул нас.
Никто из нас не ответил. Джаспер присел на корточки и чуть ли не с нежностью поднял отсеченную голову. Но молчание продолжилось.
— Займитесь делом! — снова рявкнул Дедлок. — Доложите обстановку.
— Старосты исчезли, — ровным голосом сказал я. — Их не видно.
— Не видно?
— Они, вероятно, знали, что мы их засекли, — устало пробормотал Джаспер. — Нас осталось только двое, сэр. Что мы должны делать?
Дедлок зашипел:
— Я хочу, чтобы вы их нашли.
— При всем уважении к вам, сэр, вы видели, какие потери мы понесли. Вы посылаете нас на верную смерть.
После этого — горький приказ. Никаких извинений. Ни малейшего следа сочувствия.
— Возвращайтесь на Даунинг-стрит.
Мы одиноко поплелись к номеру десять, где ждала мисс Морнинг. При виде ноши Джаспера она, казалось, вздрогнула и готова была разрыдаться.
— Теперь вы понимаете, — тихо сказала она.
Дедлок заговорил снова:
— Я посылаю реабилитационную команду, чтобы разобраться со всем этим. Наша главная задача — найти Старост. Они по-прежнему — единственное звено, связующее нас с Эстеллой.
— Более того, — сказала мисс Морнинг, — они раздерут город на части просто от скуки.
— У Директората есть и другие ресурсы, — сказал Дедлок. — Жду вас в девять утра в кабине «Глаза» на военном совете. А пока — отдохните. У ваших домов будет выставлена охрана. Вы свободны.
Мисс Морнинг, у которой не было ушного аппарата и которая потому не слышала этих слов, повернулась ко мне и сказала:
— Скажите ему, что я встречусь с ним завтра.
— Сэр? — спросил я. — Вы слышали?
— Зачем она мне нужна? — спросил он. — На кой черт мне нужна эта треклятая секретарша?
— Скажите ему, что я понимаю этих монстров. Скажите, что я знаю, чем их можно осчастливить.
Последовало долгое молчание.
— Отлично. Приведите ее. Жду вас через пять часов.
Вскоре после этого прибыл Барнаби, чтобы развезти нас по домам. Мы с мисс Морнинг устало залезли в машину, а Джаспер не сел с нами, с подозрительным упорством цепляясь за то, что осталось от Стирфорта.
Когда мы тронулись с места, я увидел, что реабилитационная команда Дедлока уже прибыла: несколько человек, одетых в нечто, похожее на длиннополые куртки, — воплощение убойной эффективности. Они привезли моющие вещества, металлические щетки, губки, спреи и пинцеты. Вдоль улицы выложили полиэтиленовые мешки, каждый размером с гроб, с застежками-молниями, надежно замыкавшими мертвецов внутри.
Мы делали круг по Трафальгарской площади, когда мимо нас пронесся фургон, направлявшийся к премьерскому дому. Я мельком увидел его пассажиров — еще одна группа киллеров, вооруженных до зубов, ощетинившихся жаждой убивать.
— Спецназ, — пробормотала мисс Морнинг. — Резервы Дедлока. Преследование продолжается. — Она зевнула и откинулась на спинку сиденья, с мрачной почтительностью принимая поражение.
Мы слишком устали и пребывали в смятении, а потому почти не разговаривали, но когда Барнаби проезжал по угрюмым улицам Элефант & Касл,[49]мисс Морнинг пробормотала:
— Я их видела.
— Что? — Я смотрел в окно, изо всех сил пытаясь забыть произошедшее.
— Когда вы все ушли, я их видела. Они наблюдали за всем этим.
— Кто наблюдал?
— Эта троица, — прошептала она. — Эта троица снова зашевелилась.
— О чем вы говорите?
— Вы их знаете, Генри. Англичанин. Ирландец. Шотландец.
Даже после всех жутких ужасов ночи я, услышав это, почувствовал какую-то особую дрожь отвращения.
Я отвернулся от старушки и уставился в окно. Видел я только собственное отражение: усталый мужчина с глазами, в которых застыли жалость и обвинение.
К горизонту подкрался рассвет, и туман начал рассеиваться, когда Барнаби высадил меня перед домом в Тутинг-Беке.
Я вошел, поставил будильник так, чтобы поспать четыре часа, снял одежду и с благоговением погрузился в постель, натянув на себя пуховое одеяло и поджав ноги, чтобы согреться.
Когда я проснулся, мне показалось, что прошли считаные минуты, хотя настойчивая трель будильника говорила, что время уже перевалило за восемь и меньше чем через час я должен быть возле «Глаза».
К моему удивлению и радости, Эбби была в моей кровати. При звоне будильника она тихо застонала.
— Спасибо, — сказала она, когда я выключил его. Потом прижалась ко мне, заключила в объятия.
— Ты вернулся.
— Конечно я вернулся.
Я поцеловал ее в лоб, и, думаю, моя рука автоматически погладила ее груди. Она хрипловато простонала от удовольствия.
— Ах, Джо, — пробормотала она.
Несколько секунд мне казалось, что это происходит в моем воображении, но она повторила эти слова еще раз, вполне отчетливо, словно чтобы не оставить мне ни малейшего повода для сомнений, ни малейшего сочувственного пространства для самообмана.
— Не могу поверить, что ты вернулся, Джо.
— Джо? — выразил я вслух свое недоумение. — Кто такой Джо?
Когда я снова посмотрел на Эбби, глаза ее, трепеща ресницами, закрылись, губы чуть-чуть раздвинулись, словно в ожидании поцелуя, и последняя радость в моей жизни начала рассеиваться.
Впервые за свое долгое и привилегированное существование (с достойным сожаления исключением его беспутств во время первых недель пребывания в университете, когда принца удалось спасти от прессы только с помощью невероятно крупных пожертвований из королевского кошелька) принц Уэльский проснулся следующим утром, не имея ни малейшего представления о том, где он и почему он здесь.
Придя в себя после особенно тревожного сна (что-то о маленьком мальчике и маленьком сером коте), он сразу же почувствовал приступ паники. С трудом сев, он обвел взглядом комнату, в которой проснулся, — маленькая, без всяких излишеств, но в то же время смутно знакомая. Рядом с ним, на полу у дивана, на котором он предположительно провел ночь, лежала кучка предметов, не имевших к нему ни малейшего отношения, — реквизит для ужастика из жизни какого-то другого человека: жгут, шприц, пузырек с тягучей розоватой жидкостью. Именно в этот момент принц понял, что на нем нет ничего, кроме трусов (цветастых, украшенных сердечками и ананасами, приобретенных Сильверманом по просьбе Лаэтиции). Артур не помнил, как разделся, и теперь понял, что кто-то сделал это за него. И только заметив лежащего ничком на кровати Стритера в полупрозрачных трусиках, которые беззаботно закрутились между его ягодиц, Артур Виндзор вспомнил и этот шприц, и искрящуюся жидкость в своих венах.
