руки за спиной, и, закрыв глаза, с ученической сосредоточенностью нараспев повторял урок, а на ветке над его головой пела малиновка. Хафган сидел на пне, положив на колени рябиновый посох, рассеянно слушал питомца и смотрел сквозь просвет в листве на клочок синего неба.
— …рыб в скорлупе, — говорил Талиесин, — три рода: те, что перебираются на руках и ногах, те, что, не имея ни рук, ни ног, бездвижно лежат на песке или прилепляются к камням и… и… — Он резко открыл глаза. — Не помню, что дальше.
Хафган оторвал глаза от неба и наградил мальчика строгим взглядом.
— Ты не помнишь, что дальше, потому что не думал, что говоришь. Твои мысли где-то далеко, Талиесин, а не с морскими рыбами.
Талиесин помрачнел, но лишь на какой-то миг. Не в силах больше скрывать переполнявшую его радость, он расплылся в улыбке.
— Ой, Хафган, — сказал он, подбегая к друиду, — отец сегодня возвращается! Все лето его не было. Не могу я думать о глупых рыбах.
— Я отдал бы мое змеиное яйцо за овата, будь тот вполовину так умен, как глупая рыба.
— Ты знаешь, о чем я.
— Как я могу знать то, чего ты не говорил, дружок? — Хафган протянул руку и взъерошил золотистые волосы мальчика. — Однако мы болтаем без всякого толка. Давай вернемся, чтобы ты мог поджидать отца вместе с другими мальчишками.
Талиесин хлопнул в ладоши.
— Однако, — предупредил Хафган, — по дороге домой ты расскажешь мне, от чего помогает корень камнеломки.
— Камнеломки? Никогда о такой не слышал.
— Вот за это и расскажешь стихами, — ответил Хафган.
— Прежде поймай меня! — крикнул Талиесин через плечо и побежал.
— Думаешь, я такой тихоход? — Хафган в один прыжок догнал его, подхватил и поднял высоко в воздух.
— Перестань! — вопил Талиесин, беспомощно извиваясь. — Сдаюсь! Сдаюсь!
Он еще не договорил, как Хафган опустил его на землю.
— Ш-ш-ш!
— Что такое…
— Ш-ш-ш! — прошипел друид. — Слушай!
Талиесин мгновенно смолк и завертел головой, ловя любой звук, однако слышал лишь обычные лесные шумы.
Наконец Хафган взглянул на мальчика.
— Что ты слышал?
Талиесин мотнул головой.
— Я слышал малиновку, лесного голубя, пчел, шелест листвы — больше ничего.
Хафган наклонился поднять посох, а выпрямившись, принялся стряхивать травинки с серого одеяния.
— Ну, — весело поинтересовался Талиесин, — что слышал ты?
— Наверное, это были пчелы.
— Скажи.
— Я слышал то же, что и ты, — отвечал друид. Он повернулся и пошел к каеру.
— Ой, Хафган, скажи, что ты услышал такого, чего не услышал я.
— Я слышал трех сверчков, куропатку, ручей и еще кое-что.
— Что? — Мальчик просветлел. — Моего отца? — с надеждой спросил он.
Хафган остановился и посмотрел на питомца.
— Нет, не его. Что-то другое. Если подумать, наверное, это донеслось не из мира людей. Я слышал стон — долгий, низкий стон сдерживаемой боли.
Талиесин остановился и снова закрыл глаза, пытаясь различить звук, о котором сказал Хафган. Друид прошел несколько шагов, потом обернулся.
— Ты уже ничего не услышишь. Звук прекратился. Может быть, мне и вовсе померещилось. Пошли домой.
Талиесин догнал наставника, и они в молчании дошли до Каердиви. У наружных ворот их ждал встревоженный Блез. Завидев их, он со всех ног бросился навстречу учителю.
— Ты слышал, Хафган? — Он прочел ответ в глазах друида и спросил: — Что это, по-твоему, значит?
Хафган повернулся к Талиесину:
— Беги домой. Скажи матери, что мы вернулись.
Талиесин не двинулся с места.
— Беги, — повторил Хафган.
— Если ты меня отошлешь, я все равно прокрадусь за вами и подслушаю, что ты ответишь.
— Ладно, будь по-твоему, — смягчился друид. Он снова повернулся к Блезу и сказал: — Надо еще подумать, но, полагаю, это начало.
Блез мгновение растерянно смотрел на него, потом заговорил сбивчиво:
— Но… но… как это… Уже? Я думал… думал… оно будет…
— Почему не сейчас? Все происходит в свое время.
— Да, но именно сегодня?
— Почему бы нет?
— Начало чего? — спросил Талиесин. — О чем ты? О Темном времени? — Он слышал это название от друида, хотя плохо понимал, что оно означает.
Хафган взглянул на мальчика.
— Да, — сказал он. — Если я правильно читаю знамения, близится время, когда миру предстоят трудные родовые схватки. Будут бури и мощные разрывы, сдвинутся корни гор и старые основания содрогнутся. Одни империи падут, Талиесин, другие империи восстанут.
— И чем это кончится?
Хафган спрятал гордую улыбку. Вот, ведь малец, а уже умеет попасть вопросом в самую сердцевину.
— Это мы все и хотели бы знать, — сказал он. — А теперь иди домой, мать, наверное, уже гадает, куда ты запропастился.
Талиесин неохотно повернулся.
— Когда разберешься, обязательно скажи мне.
— Скажу, Талиесин.
Мальчик побрел, волоча ноги, но тут радость снова взяла верх, он перепрыгнул через пенек и вприпрыжку побежал к дому.
— Смотри за ним, Блез, — сказал Хафган. — Подобный ему родится нескоро. Однако, как ни велика будет его слава…
— …за ним придет еще более великий. Знаю. Ты много раз говорил.
Друид круто повернулся к филиду.
— Тебя утомляет моя бессмысленная болтовня?
Блез ухмыльнулся.
— Ничего, пока терплю.
— Может, тебе лучше отправиться к Индегу в Баддон Корс — говорят, он процветает. Учит необузданных сынков одного богача. Ты сможешь устроиться не хуже.
— Мне хватает одного необузданного сынка и его вспыльчивого друида.
Хафган оперся юноше на плечо, и они пошли к каеру.
— Ты правильно выбрал, Блез. И все же, знаю, порой тебе должно казаться, что ты застрял один-одинешенек на самом краю мира и ждешь, а жизнь идет где-то еще.
— Ну и пусть.
— Ты мог бы путешествовать, как я тебе говорил. Мог бы посетить Галлию или Арморику. Время еще есть. Я сумел бы какое-то время без тебя обойтись.
— Я вправду не скучаю здесь, Хафган, — сказал Блез. — Я доволен. Знаю, то, что мы делаем здесь, важно. Верю, что это так.
— И вера твоя будет вознаграждена десятикратно, стократно! — Друид остановился и медленно обернулся. — Взгляни окрест! — сказал он, глядя серыми глазами сквозь окружающую местность, как сквозь окошко в иной мир. — Мы — в центре. Это… — Он взмахнул посохом, описав перед лицом дугу, — средоточие. Мир этого не знает, может быть, никогда не узнает. Однако оно — здесь. Здесь решится будущее. Все, что отныне свершится, свершится благодаря нам. И мы с тобою, Блез, — повивальные бабки новой эпохи. Подумай об этом!
Он круто повернулся к Блезу, лицо его светилось, озаренное неземным видением.
— Важно, говоришь? Да! Многажды важнее, чем кто-либо из живущих догадывается, важнее даже, чем я или ты в силах вообразить. Нас позабудут, но наши безмолвные тени протянутся сквозь грядущие века.
— Ты говоришь о тенях, Хафган.
— В эпоху Света все, что было дотоле, покажется
