не Снежане же идти. Да и не пойдет она ни куда. Зная, что и я могу разобраться. Нацепив пояс, в петлю топор, мало-ли кто может шастать. На плечи шкуру накинув, движение рукой и порыв ветра сорвавшийся с моей руки гасит огонь лучины.
Открыв дверь шагнул на улицу, морозец сразу начал пощипывать кожу, а изо рта валить пар, под ногами скрипит снег, да вот такая она зима, ведь сейчас месяц грудень[3].
А из-за ворот раздавался крик и ругань. Подойдя я заглянул в щелку, люди как они есть.
— Чего надо. Кого там принесло?
— Открывай ворота. Собака. — раздался из-за околицы хриплый, не много простуженный голос.
Вот это поворот, я аж охренел от такого обращения.
— Ты эт кому? — вырвалось у меня.
— Тебе, — голос был нагл.
Он там, что белены объелся, али грибов каких отведал. Я те щас покажу собаку, ты у меня жабой квакать научишься.
С плеч летит шкура, а по телу проноситься поток силы жизни наполняя меня. Снять шеколду и калитка отлетает в сторону.
[1] Богиня смерти, стуж и зимы.
[2] Дурак.
[3] Декабрь.
Глава 15
Взгляд выхватывает стоящего за воротами бородатого мужика, который щерится наглой улыбкой.
А мой кулак уже летит в это мерзкое рыло. Тело напитано силой жизни, удар должен выйти на славу. В глазах у мужика успевает мелькнуть удивление, и он отлетает в сугроб после встречи с моим кулаком, а с его головы сносит шапку. Беглый взгляд, оценка обстановки, передо мной стоят двое мужиков и держат носилки, даже не пытаясь дернуться в мою сторону. Плевать на них, не лезут — и хорошо.
— Убью холопа, на смерть запорю собаку, как посмел? — мужик еще не до конца оклемался, но приподнялся на локте и вовсю дерет горло. Он меня что, за холопа принял, вот дурачок какой.
Прыжок в его сторону, и, как заправский футболист пинает мяч, так и я бью с ноги ему в голову, хорошего удара, к сожалению, не вышло, он откинул немного голову, и я смазал. Его отбрасывает назад, и мягкая белая перина из снега принимает его в объятья. Добавляю ему еще раз с ноги в живот и ставлю ногу на грудь.
— Ты на кого брехать вздумал, шавка, кого убить да запороть собрался, ущербный, — злость я выплеснул, и на ее месте осталась холодная ярость. Ну вякни только что-то, давай.
— Яромир, — я услышал голос Снежаны, что стояла в воротах, а над ней, словно два летающих фонарика, парили светлячки, окутывая округу своим синим светом. А на улице и так все видно, звезды горят, ярко отражаясь в белом снеге.
— Иди в прорубь нырни, да успокой свой гнев. А то убьешь ненароком, ты почто его так?
— Он меня собакой назвал, да запороть обещал, насмерть.
— Понятно, — Снежана протянула со смешком, — оставь этого сдергоумка[1].
— А вы чего встали, а? Чего у вас там? — Снежана обратилась к застывшим мужикам.
— Вот значится, — и они развернули носилки с телом, Снежана откинула шкуры, и я увидел мертвенно бледное лицо Валуя.
Вот и свиделись наставничек.
— Хм, ладно, заносите, Яромир покажет куда, а потом этого во дворе где бросьте, — лекарка указала на поверженного мной противника, который был без сознания, — неча за оградой оставлять. Яромир, проследи.
Отвернувшись, она направилась в свой дом.
Чую, ночь будет длинной.
Разместили Валуя на лавке у меня в избе.
Я вернулся за побитым мужиком, он все еще был без сознания, видать, крепко ему вдарил, перетащив его на подворье и оставив возле ворот.
А мужики сопровождали меня словно тени, шли они почти бесшумно, лишь иногда скрип снега выдавал их.
Охотники, что ли?
Зайдя в избу, первым делом вновь поджог лучину.
— Здравствуй, Яромир, — раздался слабый голос наставника.
— И ты будь здрав, наставник Валуй, не думал, что так с тобой свидимся.
— Не наставник я тебе более, да я тоже не думал, видишь, как вышло, — и он слабо улыбнулся.
— Но были же мои наставником. Что случилось-то?
— Глупость, Яромир, глупость, надо было сразу, думал, так пройдет, не прошло, — его голос звучал все тише, а в конце он слабо закашлялся.
— Все, отдыхай, все будет хорошо. Снежана настоящие чудеса творит, да и я помогу.
В этот момент в избу вошла старушка, и в избе сразу стало светло, мерное сияние светлячков разогнало полумрак.
— Ну, сказывайте, — и Снежана посмотрела на молчавших мужиков.
Я тоже к ним пригляделся, охотники, точно, одежда их выдавала и движения, значит, не ошибся. Оба с растрепанными бородами, лица обветрены, у одного борода была вся седая да лицо в морщинах. Так что про себя я их назвал молодой и старый.
— Медведь-шатун завелся, в лесу мужика задрал, вот, — старый переступил с ноги на ногу и продолжил: — Рожон на медведя поставили, да приманку, он вроде и застрял. Тут и колоть его начали с разных сторон. Рожон Валуй держал.
Старый охотник затих, и подхватил рассказ молодой:
— Да только медведь соскочить смог, Валуй отпрыгнул, но медведь его зацепить успел. А там и мы медведя добили. Вроде медведь всего лишь кусок мяса содрал. Так мы мазью намазали, да замотали, вот и все.
Валуй ходить даже начал на следующий день, а потом занемог, мы посмотрели, гной сочиться начал. Вот и прибыли сюда, сутки в пути без роздыха.
— А ты Тихомиру в морду, устали и спешили, вот он и разошелся, — вздохнув и с неудовольствием взглянул на меня молодой.
Мне даже неудобно стало под их взглядами, ведь действительно мужики сутки на ногах, товарища несли, спасали.
— Ясно все, — подвела итог Снежана. — Несите вашего Тихомира в избу, а то околеет, поди, лечи потом его.
Охотники отправились за побитым, а мы со Снежаной аккуратно начали разворачивать Валуя, он был завернут в шкуры хоть и неаккуратно, но со всем старанием.
И как только мы с этим закончили, в нос ударил запах немытого, потного тела и подгнивающего мяса. Часть ноги ниже колена, голень имела черно-синюшный оттенок, а из раны сочился гной, мертвая плоть, она же гангрена.
— Твою-то душу, — у меня вырвалось сквозь зубы.
А Снежана села на лавку, горестно вздохнула и всплеснула руками.
— Остолопы, как есть остолопы.
Затащив своего товарища, охотники аккуратно положили его на свободную лавку.
— Вы остолопы, — лекарка сразу поставила вердикт умственным способностям охотников, — сразу надо было идти сюда, дотянули.
— И что делать-то?
— Ногу ему рубить надо, может, жив тогда останется, — припечатала Снежана.
От Валуя донесся полувсхлип, полустон,
