– Я говорю тебе, что Янник Ноа вылетел, и ноль реакции?
– А что я могу сделать, месье? Ничего. Бывают моменты, когда ничего не поделаешь.
Священник задумался.
– Это правда. Ты тут ничего не можешь. Никто не может. Он боролся, но не добился своего.
– Я пойду, месье, так будет лучше.
– Жаль, я думаю, что ты подходишь.
– Подхожу? Для чего? Вы очень параболичны, месье.
– Подходишь, и всё. Надо будет тебя осмотреть.
Мне стало не по себе.
– Осмотреть?
– Теперь придется ждать Уимблдона. Жаль. А ты не можешь заглянуть пораньше? До турнира? Мы тебя полностью осмотрим. Не волнуйся, у меня даже диплом медбрата есть…
Он в своем уме? Я со всех ног удрал из церкви, оказался на том самом месте, где была ярмарка, и вспомнил о «яблоке любви», которое мы разделили с Мари. Хотелось есть, ноги стали как ватные, а в животе поселился страх. Внезапно там, совсем наверху, выплыла луна, и мне показалось, что она высовывает язык.
Тут я увидел полицейскую машину. Она стояла у мэрии, а мигалка отбрасывала вокруг разноцветные пляшущие тени, которые рисовали сказочный узор на стенах зданий. Если попытаюсь добраться до дома, меня арестуют, это точно.
Я развернулся, двигаясь вдоль стен. Сердце билось так сильно, что, казалось, оно вот-вот выскочит из груди. На цыпочках, словно боясь разбудить соседей, я направился в сторону леса. И лишь оказавшись под покровом деревьев, я вновь почувствовал себя в безопасности. Мне стало спокойней только среди таинственных пляшущих теней.
В затопленной хижине спала Мари. Ее волосы спутались от пота в густую копну. Мари казалась такой маленькой и потерянной в этом огромном спальном мешке – я решил, что она, наверное, даже легче своей виолончели. Я подумал о моем уважаемом египтянине, который часто говорил о «тупиковых ситуациях» на шахматной доске. Мари слабо стонала во сне. Я лег рядом и сжал ее обжигающую руку. Она проснулась.
– Почему ты плачешь, Виктор?
– Просто так, Мари. И я не плачу.
– Знаешь, Виктор, мне бы хотелось вернуться с тобой на автодром…
– И разделить «яблоко любви».
Она крепко обняла меня, и я почувствовал ее жар. Я знал, что теперь всё кончено. Даже если нас не найдут до экзамена, Мари не сможет играть. Наверняка Иоганну Себастьяну грустно там, наверху.
Я погрузился в тяжелый сон, и мне приснился кошмар, в котором сумасшедший священник бежал за мной со шприцем. Он хотел схватить меня, я боролся, но весь обмяк и ослабел. К счастью, когда он почти до меня добрался, появился папа, словно божество, окруженное торжественным древним ореолом, изгоняющим все несчастия и удары судьбы.
– Они выглядят очень плохо! – сказал папа, поднимая меня с кушетки.
Кошмар развеялся. За окном уже наступило утро, и вся хижина была залита солнечным светом. Хайсам и Счастливчик Люк ухаживали за Мари. Я видел, как они заставили ее что-то выпить, придерживая спину и поднося лекарство к губам.
– Папа, как ты узнал, папа, как?
– Вчера вечером ко мне пришли родители Мари в сопровождении администрации коллежа.
– А как вы нашли нас здесь?
– Мне пришло в голову расспросить Хайсама. Мы сильно волновались из-за погоды… Однако мы мало что поняли из того, что он нам рассказал. Хайсам начал с шахматного турнира 1956 года… В итоге мы отправились за Этьеном и его братом. Я был уверен, что они что-то знают… Этьен вспомнил про хижину… У тебя очень странный друг. Выглядел он довольно неважно.
– Это ничего, – сказал я, – он просто влюбился, поэтому справляется со своими чувствами как может. Полиция тоже нас ищет?
– Не волнуйся! Я отправил их в другом направлении… Какие всё-таки странные у тебя друзья, – вздохнул папа.
– А родители…
– Они теперь всё знают…
Папа поднял глаза, а я вместе с ним.
На пороге у открытой двери стояли родители Мари и Этьен в костюме Дарта Вейдера.
Всё пропало, подумал я. Мат. Мари повернулась ко мне, наши глаза встретились, словно мы могли видеть друг друга. Ее разъяренные родители не двигались с места, переводя взгляд с меня на Мари и обратно. Вдруг ее отец встрепенулся и заорал:
– Так, хватит ломать комедию! Едем в больницу! Мы вытащим тебя отсюда, Мари. Ты только взгляни на эту дыру!
Он обвел рукой разваливающуюся хижину.
Мари разрыдалась. Ко мне разом вернулась энергия, я встал и закричал:
– Нет! Нет! Никакой больницы! Папа, так нельзя, не позволяй им… Нам нужно на конкурс. Иначе можете просто оставить нас тут помирать.
– Конкурс? – спросил папа. – Виктор, ты о чём вообще?
– Музыкальный конкурс. Даже виолончельный. Смотри, вот она, виолончель. А вот пропуск! А я переворачиваю страницы. И это не так просто.
Отец Мари издал странный звук, в котором смешались усталость, насмешка и угроза.
– Всё никак не покончишь с этими глупостями? – закричал он.
Отец Мари повернулся и показал на меня пальцем, дрожа от злости.
– Ты… Ты… ты у меня попляшешь! Мари, ты понимаешь, где ты из-за него оказалась? Поверь, ты еще поблагодаришь нас… Завтра мы съездим в спецшколу, и там начнется твоя новая жизнь… С меня довольно!
С удрученным видом Мари сидела на кушетке, прижавшись спиной к стене и уткнувшись лицом в колени.
Думаю, в жизни чудесам отводится не больше четверти часа. Для меня чудо случилось именно тогда.
Медленно, словно пошатываясь под собственной тяжестью, мой дорогой Хайсам встал с кушетки, на которой он сидел. Его глаза практически невозможно было разглядеть из-за запотевших очков. Он направился к родителям Мари, едва не коснулся их своим животом и встал перед ними без тени агрессии, очень спокойно. Затем Хайсам прищурился и пригласил их выйти побеседовать.
– Послушай, папа, – сказал я, – если ты отвезешь нас в музыкальную школу, я буду чистить коромысла клапанов каждый месяц в течение десяти лет. Я буду подметать «Канаду» каждую неделю. А если не отвезешь, то перестану бриться, и будет у тебя сын-бородач. В тринадцать лет это не очень красиво.
– Сначала нужно, чтобы родители Мари передумали…
– Об этом не беспокойся. Если вмешался Хайсам, значит, уже всё решено. Поверь, они ему не ровня. Совсем не ровня! Проблема в Мари. Нужно любыми средствами привести ее в чувство перед прослушиванием, потому что иначе Мари отправят в лагерь против ее воли.
– Она и правда не может играть в таком состоянии! – сказал Счастливчик Люк.
Одной рукой он погладил копну волос Мари.
– А Иоганн Себастьян? – добавил я. – Это тебе не какая-то ерунда!
