class="p1">– Понимаю.
– Так вот, на днях ваши… – Стеценко кашлянул, словно загоняя внутрь чуть было не вырвавшееся слово, – ваши сотрудники привезли тело с Мало-Охтинского. Будь он неладен! – опять сухой кашель.
– Чем он вам досадил?
– Количеством трупов, которые надо было вскрыть.
– Пётр Назарович, простите, но здесь я ничем вам помочь не могу. Преступники не соблюдают ни праздничных дней, ни обычных, и преподносят нам ежедневные подарки. Вы о Висковитове?
– О нём.
– Так что с ним не так?
– Он же покончил с собою, как мне передали?
– Совершенно верно. Когда почувствовал, что придётся отвечать за содеянное, решил не идти на каторгу.
– Не моё это дело, мне поручено произвести вскрытие и доложить вам о результатах.
– Пётр Назарович, вас что-то смутило?
– Слишком гладкий удар.
– Я не совсем вас понимаю.
– Ваш Висковитов вонзил в себя нож, так?
– Так.
– Я не оспариваю, что он мог всадить себе в сердце нож под углом приблизительно сорок – сорок пять градусов, но меня смутило, что он сделал это с первого раза. Обычно человек примеряется, оставляет невольно разрезы на одежде, а в данном случае он ударил один раз и сразу поразил грудную клетку.
– Но он же был в нервическом состоянии?
– Не знаю, не знаю, Владимир Гаврилович. Вроде бы всё указывает на самоубийство, но что-то меня смущает способ ухода из жизни. Вы уж простите за назойливость, ведь дело ваше, и вам, как сыскному агенту с большим практическим стажем, более видны различия, чем мне. Тем более, что так воткнуть с первого раза в себя нож просто невозможно: дрогнет рука, и рана будет не такой чистой. И я видел фотографическую карточку, где ваш Висковитов лежит на полу… Не знаю, но что-то мне не нравится в его смерти.
– Пётр Назарович, благодарю за сведения. Я не оставлю без внимания ваши слова.
По делам о грабежах и убийствах надо привести бумаги в порядок и передавать судебному следователю. По сути, всё предельно ясно. Но что же смущает Стеценко?
Через час Владимир Гаврилович собрал у себя чиновников для поручений, принимавших непосредственное участие в дознании, оказавшемся переплетением нескольких преступлений. Пришло время подвести итоги.
– Ну что ж, господа, – Филиппов прятал под пышными усами довольную улыбку, глаза его поблёскивали радушными искорками, – наше сложное дело – да, очень сложное дело – завершено. Теперь осталось только привести бумаги в порядок и передать их уважаемому господину Ридигеру. Пока мы этого не сделали, скажите, есть ли у вас какие-либо сомнения или дополнения?
Чиновники переглянулись, но никто не решался заговорить первым.
– Вижу, господа, в ваших глазах какое-то сомнение присутствует. Или я ошибаюсь?
– Владимир Гаврилович, – Кунцевич ещё раз бросил взгляд на сыскных агентов, – дела, – он закусил губу, потом посмотрел на Филиппова, – наверное, понятные. Как таковых неясностей в них нет, можно объяснить поведение и поступки наших «героев». Но кажется мне, что-то мы упускаем.
– Хорошо, Мечислав Николаевич, давайте разложим всё по полочкам, и тогда будет ясно, что вас так смущает.
– Видимо, надо, – согласились и остальные чиновники для поручений.
– Кто начнёт? – поинтересовался начальник сыскной полиции.
– Вы и начинайте, – предложил Лунащук, – у вас все карты на руках, ведь к вам стекались все собранные сведения.
– Пожалуй, Михаил Александрович, вы правы, – кивнул в знак согласия Филиппов, – сведения стекались ко мне, но если я что-то упущу, вы дополните.
– Само собой.
– Тогда я начну, господа. – Владимир Гаврилович закрыл глаза и опустил голову, видимо, собираясь с мыслями. Потеребил указательным пальцем усы. – Тогда надо начинать с Ионы Анциферова. Он являлся движителем первого предприятия. У него была возможность разъезжать по губерниям для скупки и перепродажи различных товаров, но в то же время он являлся наводчиком. Если говорить грубо, он вынюхивал, где, что и почём. Потом телеграфировал братьям Коробицыным и Григорию Степанову. Они выполняли всю грязную работу. Предпочитали грабить подальше от места жительства – в самом деле, зачем привлекать к себе излишнее внимание? Ведь кто-то заподозрит, выкажет сомнение, и тогда полиция может внести в круг подозреваемых их всех или только его, Елисея Степанова. Но что-то пошло не так. – Филиппов остановился.
– Жадность, – высказал своё мнение Власков.
– Не могу с уверенностью утверждать, но Иона обратил внимание на своих не совсем близких знакомых и решил, не знаю, в последний ли раз или нет, вызвать троицу сюда. Вот они и приехали в столицу. Поселились на Мало-Охтинском проспекте, поскольку дома и квартиры, в которых они должны были совершить кражи, находились в других частях города. И даже если их кто-то заметит, то вероятность встречи с ними в этих районах очень мала. Но здесь происходит другой случай, положивший начало трагедии. Висковитов, не знаю, каким образом, узнал о деятельности Ионы. Поэтому телефонировал поляку и чухонцу, намереваясь похитить награбленное Степановым. Михаил Семёнович не предполагал, что и Иона вызвал своих подельников.
– Значит, случайное стечение обстоятельств, приведшее к трагедии? – спросил Лунащук, и на лбу его появилось несколько глубоких морщин.
– Именно стечение обстоятельств, и именно случайное. Ведь, увидев поляка, Василий запаниковал, хотя совершили кражи согласно плану. Решили ретироваться и не успели…
– Стали свидетелями… нет, не свидетелями, а обнаружили убитую семью Степанова и рванули, как испуганные зайцы, из столицы.
– Именно так, Михаил Александрович, – Филиппов опять потеребил усы. – Да, не раздумывая, сбежали. Видимо, не давала покоя мысль, что за ними началась охота. Шиманский и Юхо отдали Висковитову долю и тоже уехали из города. И вот здесь мы подходим к интересным событиям – убийству Андреевых и следующим за этой трагедией.
Владимир Гаврилович поднялся со стула и прошёлся по кабинету.
– Если Висковитов задумал убить Андреевых и…
– Если? – перебил начальника Кунцевич.
– Да, если. С одной стороны, вроде бы всё указывает на него, он мог подняться ночью на этаж и совершить преступление (где его могла заметить Катерина или догадаться о его участии). Потом спуститься в свою комнату и притвориться спящим.
– Вы думаете, поэтому Катерина пошла в первую очередь будить его, а не кликать городового?
– Возможно.
– Тогда получается, Катерина могла подбросить топор в дровяник? Но зачем?
– Вот на все вопросы мы с вами, господа, должны ответить, чтобы у суда не возникло никаких сомнений.
– Хорошо, почему Катерину зарезали в дровянике? Логичней назначить ей встречу где-то на стороне, и тогда мы бы с большей вероятностью предположили, что она замешана в преступлении и пошла на свидание с сообщниками. А так? Не понимаю, – покачал головой Лунащук.
– Я об этом размышлял, – Филиппов продолжал вышагивать по кабинету, заложив руки за спину. – Задавал себе тот же вопрос: почему Катерину зарезали в дровянике? Почему? Простите,
